Читать книгу "Дождь для Джона Рейна - Барри Эйслер"

— А как это сделать?

— Черт возьми! — воскликнул я, наконец увидев всю картину. — Биддл разыгрывает карту Ямаото. Он делает из Канезаки козла отпущения, вешая на него всю ответственность за «Сумерки», так, чтобы, если дело станет достоянием общественности, тот навсегда остался «негодяем» и принял на себя весь огонь. Теперь же, если Канезаки становится фигурой публичной, человеком с плаката об афере ЦРУ, политики, сфотографированные вместе с ним, тоже идут на дно.

— Точно. Биддл уже не может спалить Канезаки, не спалив реформаторов, которых он предположительно должен защищать.

— Поэтому он хочет, чтобы Канезаки не стало. Тихое и милое самоубийство вместо скандала.

— Тем временем Биддл уничтожает расписки и все прочие свидетельства существования «Сумерек».

Секунду я думал.

— Чего-то все-таки не хватает.

— Чего?

— Биддл — бюрократ. При обычном ходе событий он бы никогда не прибегнул к убийству. Он должен чувствовать какую-то безысходность.

— Именно так. А где источник безысходности?

— Личные причины — в противоположность служебным.

— Да. Итак, вопрос в том, какова личная ставка Биддла в этом деле.

— Профессиональная неудовлетворенность? Проблемы с карьерой, если Канезаки погорит и токийская Станция ЦРУ станет источником скандала?

— Конечно, все это правильно, но есть нечто более специфическое.

Я покачал головой, сдаваясь.

— Как думаешь, что заставило Биддла ускорить получение этих расписок, его просьбу, чтобы ты посодействовал с «самоубийством» Канезаки?

Я снова покачал головой:

— Не знаю.

Взгляд Тацу говорил, что он слегка разочарован моей медлительностью.

— Ямаото прибрал Биддла к рукам точно так же, как он проделал это с Хольцером. Он сам создает «источники», которые Хольцер и Биддл считают реальными. Они купаются в лучах славы от поступающей информации, которую добывают «источники». Потом, когда наступает удобный момент, Ямаото объявляет им, частным образом, конечно, что их водили за нос.

Я представил себе разговор Ямаото с Биддлом: «Если пойдут разговоры, что всеми вашими „источниками“ управляет противоположная сторона, вашей карьере конец. Но если вы будете работать со мной, я все улажу. Я даже сделаю так, что у вас будет больше источников и больше информации и звезда вашей карьеры продолжит подниматься».

— Понимаю, — сказал я. — Но каким-то образом Ямаото неправильно рассчитал время, потому что Биддл считает, что у него еще есть выход. Просто избавиться от Канезаки и уничтожить все свидетельства о существовании «Сумерек».

Тацу кивнул:

— Правильно. И о чем это говорит?

Я прикинул.

— Что у «Сумерек» слишком короткая платежная ведомость. Что в Лэнгли о них не знают, потому что, если бы знали, Биддл не смог бы остановить программу, просто ликвидировав Канезаки и предав огню немного бумаги.

— То есть, получается, мистер Биддл вел «Сумерки» по своей собственной инициативе. Он заявил тебе, что программа закрыта полгода назад, не так ли?

Я кивнул:

— Так. А Канезаки рассказал мне, что обнаружил радиограмму, подтверждающую это.

— По версии Биддла, с того момента Канезаки вел программу неподконтрольно. При условии, что Танака вел дела только с Биддлом, вполне вероятно, что неподконтрольным на самом деле был Биддл: в качестве подставного лица он использовал Канезаки, который ничего не подозревал.

— Ямаото не мог знать, что «Сумерки» не были официально санкционированы, — кивнув, сказал я. — Он, должно быть, полагал, что о программе известно высшему начальству Биддла в Лэнгли. Однако, похоже, кроме Биддла и Канезаки, никто с американской стороны о ней не знал.

Тацу склонил голову, как бы отдавая дань доблестным усилиям туповатого студента, который только что продемонстрировал намек на прогресс.

— Почему Ямаото и проглядел вероятность того, что Биддл увидит в устранении Канезаки решение проблемы шантажа со стороны Ямаото.

— На самом деле аргументация Биддла имеет право на существование, — сказал я, глядя на него в упор. — Если Канезаки исчезнет, оснований для шантажа у Ямаото значительно поубавится. То есть сеть реформаторов будет чувствовать себя намного безопаснее, если Канезаки уйдет со сцены.

Тацу хмыкнул, и я понял, что наслаждаюсь зрелищем его борьбы с тем, что для него было моральной дилеммой.

— Как насчет реформаторов, с которыми встречался Канезаки? — продолжал я. — Если подставят его, они тоже рискуют.

— Некоторые из них, конечно.

— Достаточно небольшое количество?

Он посмотрел на меня, понимая, куда я клоню. Я продолжал:

— Что бы ты сделал, если бы их оказалось пять? Или десять?

Тацу бросил на меня сердитый взгляд:

— Такие решения принимаются индивидуально в каждом конкретном случае.

— Ямаото не принимает решения индивидуально в каждом конкретном случае, — продолжал я наступать. — Он просто знает, что нужно делать, и делает. Вот с чем у тебя проблемы. Ты уверен, что соответствуешь уровню задачи?

Его глаза слегка сузились.

— Ты что, думаешь, я стремлюсь «соответствовать» уровню этого человека? Ямаото не примет во внимание факт, что эти политики сами виноваты в своем затруднительном положении. Или факт, что мотивы Канезаки, по сути, достойные. Или факт, что у этого молодого человека, вероятно, есть мать и отец и потеря сына убьет их.

Я склонил голову, отдавая дань его точке зрения и убежденности.

— Тогда этим людям конец? — спросил я.

Он кивнул:

— Должен признать, теперь они принадлежат Ямаото. Хотелось бы предупредить остальных.

— А как насчет Канезаки?

— Я расскажу ему о наших встречах с Биддлом и Танакой.

— Скажешь, что его босс пытался заказать его?

Тацу пожал плечами:

— А почему нет? Молодой человек уже чувствует себя в долгу передо мной. Это чувство может пригодиться в будущем. Никакого вреда, если оно сейчас еще больше укрепится.

— А что Мураками?

— Как я сказал, мы продолжим допрашивать человека, которого задержали. Он может сообщить нам что-нибудь полезное.

— Свяжись со мной, когда что-нибудь узнаешь. Я хочу быть на месте, когда это случится.

— Я тоже, — ответил он.

20

Из таксофона я проверил свою голосовую почту в «Империале». Механический женский голос сказал, что я получил одно сообщение.

Я постарался отбросить надежду, но попытка была, мягко говоря, слабой. Женский голос проинструктировал меня: нажать «один», если я хочу прослушать сообщение. Я нажал.