Читать книгу "Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис"

Когда Пертинакс пошел дальше, они тихо двинулись вслед за ним.

LXII

Больше ничего не произошло, но ночь показалась длинной.

Этот возмущенный клещ никогда спокойно не сдастся. У Елены Юстины было высокое чувство долга: она все еще считала себя ответственной за его положение. Так что рано или поздно у нас с Пертинаксом появились личные счеты.

Когда мой первоначальный шок прошел, я вспомнил, что слышал об их браке. Елена вела отшельническое существование. Она спала одна в той прекрасной комнате, в то время как у Пертинакса было просторное помещение в другом крыле, с Барнабом в качестве наперсника. Для молодого амбициозного сенатора женитьба стала частью государственной службы, которую он вытерпел ради того, чтобы получить дурацкие голоса. Сделав это, Пертинакс рассчитывал на свои супружеские права, но был скуп с Еленой.

Неудивительно, что жены сенаторов бегают за гладиаторами и другими низшими формами жизни. Пертинакс должен был считать себя счастливчиком, что его жена оказалась достаточно воспитанной, чтобы сначала развестись с ним…

На следующее утро я обошел виллу, осматривая, что произошло. В большом саду с задней стороны дома я увидел бывшего консула, обсуждавшего спаржу с одним из слуг.

— Вы видели своего сына сегодня утром? — Я надеялся, что ночью те два незваных гостя сбросили Пертинаксу на голову чтонибудь тяжелое. Но Марцелл разочаровал меня.

— Да, видел. Фалько, нам нужно поговорить…

Он сказал садовнику несколько слов о погибших цветах, а потом мы медленно — изза слабости консула — пошли среди ровных клумб. Как обычно, у них было обилие урн, фонтанов и статуй Купидона с виноватым выражением лица, хотя в глубине души садовод консула страстно любил растения. У него было в два раза больше ящичков и розмарина, спиралями высаженного в грунт; подпорок и каменных ограждений было почти не видно под разросшимися кустами волчеягодника и буйной айвой. Сетки везде прогибались под жасмином; огромные деревья шелковицы нежно склонились в стройных цветниках. Из двенадцати видов роз я насчитал не меньше десяти.

— Что ты собираешься делать? — прямо спросил Марцелл.

— Мои инструкции как раз этого не оговаривают. Император захочет, чтобы я посоветовался с ним, прежде чем чтото предприму. — Мы замолчали, глядя на освещенные солнцем глубины длинного водоема для разведения рыбы, безмятежно отражающего худой высокий силуэт Марцелла и мой, покороче и покрепче. Я нагнулся, с восхищением наблюдая за необыкновенно разноцветным моллюском. — Не возражаете, если я выловлю одного?

— Бери, если хочешь.

Я вытащил существо, которое, казалось, снова было готово прицепиться к чемунибудь; консул весело наблюдал за мной.

— Семейная неудача, консул! Насчет вашего сына. Я не надеюсь, что вы позволите мне привязать его к ослиному хвосту. Даже если я так и сделаю, это бессмысленно, если император потом скажет мне, что не может обидеть такого выдающегося человека, как вы, засадив вашего наследника. Домициан тоже участвовал в заговоре. Было бы нелогично отнестись к вашему сыну менее снисходительно.

Это была азартная игра, но император предпочитал простые решения, и предложение амнистии могло заставить Марцелла посодействовать.

— А почему, — спросил он, хитро глядя на меня поверх своего массивного носа, — ты расспрашиваешь о несчастном случае в храме Геркулеса?

— Потому что это был не несчастный случай! Но я знаю, что к чему. Любой хороший адвокат сможет осудить Барнаба, но трудно будет найти обвинителя, способного выступить против безбородых, шустрых адвокатов, которые бросятся зарабатывать себе репутацию, защищая сына консула.

— Мой сын невиновен! — настаивал Марцелл.

— Большинство убийц невиновны — если спросить их самих! — Консул старался не показывать своего раздражения. — Консул, предложение Елены Юстины кажется мне лучшим планом…

— Нет; это не обсуждается! Моему сыну нужно сохранить свое собственное имя и общественное положение — нужно найти выход.

— Вы намереваетесь помогать ему, независимо от того, чем все закончится?

— Он мой наследник.

Мы свернули к беседке.

— Консул, реабилитация может быть трудной. А если Веспасиан посчитает, что возвращение к жизни мертвеца вызовет слишком много вопросов? Поскольку ваше состояние является очевидным мотивом для мошенников, ему, возможно, покажется более удобным объявить: «вот злой вольноотпущенник, который надеется нажиться на смерти своего господина!»

— Я ручаюсь за его настоящую личность…

— Ну, хорошо, консул! Вы — пожилой человек с плохим здоровьем, потерявший наследника, в котором души не чаяли. Естественно, вы хотите верить, что он все еще жив…

— Елена будет ручаться за него! — ухватился консул.

Я улыбнулся.

— И правда. Как ему повезло!

Мы оба стояли какоето время, улыбаясь мысли о том, как Елена побежит рассказывать правду, если заметит какуюнибудь проблему.

— Им не следовало расходиться! — горько пожаловался консул. — Я знал, что мне не нужно было этого допускать. Елена не хотела развода…

— Елена Юстина, — холодно согласился я, — считает, что брак, как соглашение о близких отношениях, длится сорок лет. Она знала, — решительно сказал я, почувствовав нервный приступ, — что с вашим сыном у нее этого не было.

— О, могло бы быть! — спорил Марцелл. — У моего сына были огромные перспективы; нужно чтото для него сделать…

— Ваш сын — обычный преступник! — Это была правда, хотя бесполезная. Мягче я добавил: — Мне кажется, старомодное уважение Веспасиана к патрицианскому имени поможет Пертинаксу Марцеллу; он выдержит, чтобы сделать маски с ваших умерших предков. В конце концов, еще одним преступником в сенате больше — какая уже разница!

— Больное мнение!

— Я говорю то, что вижу. Консул, я испробовал тюремную камеру в Геркулануме; это неприятно. Если я позволю Пертинаксу остаться на вашем попечении, дадите ли вы слово, что будете держать его в имении?

— Конечно, — сухо сказал он. Я не был убежден, что Пертинакса это устроит, но у меня не было выбора. Марцелл мог созвать огромное количество слуг, чтобы помешать аресту. Безобразная вооруженная кавалерия, которой командовал Пертинакс, пытаясь перехватить меня в Капуе в тот день, когда я ехал с Петро, возможно, состояла из кузнецов и кучеров с поместья, одетых в железные шлемы.

— Ему придется ответить на обвинения против него, — предупредил я.

— Возможно, — небрежно сказал консул.

Изза его самоуверенного вида я почувствовал полное разочарование; мы обсуждали государственную измену и убийство, но мне совершенно не удалось донести до Марцелла, насколько серьезной была ситуация. Я понял, что разговор окончен.