Читать книгу "Число власти - Андрей Воронин"

Дом был пуст, сюда никто не входил в течение, по меньшей мере, десяти лет. Это было совсем не то место, которое мог бы почтить своим вниманием тайный повелитель валютной биржи. Здесь ведь даже модем подключить некуда...

Глеб вынул из кармана мобильный телефон и бросил взгляд на дисплей. “Нет регистрации”, — было написано там. До ближайшей антенны сотовой телефонной связи отсюда было километров двести по прямой — слишком далеко даже для самого мощного передатчика и самого чуткого телефонного аппарата. Какой уж тут к дьяволу Интернет, какие биржевые махинации...

Вернувшись к машине, Слепой закурил. В нем нарастало неприятное ощущение, что он попусту теряет время, находясь совсем не там, где ему следовало бы находиться; ему казалось, что, пока он тут валяет дурака и пачкается в пыли, обозревая никому не нужные руины, там, в Москве, происходит что-то важное. Несмотря на это, он медлил, снова разглядывая дом, сад и стену векового соснового бора. Московские дела, все эти биржи, банки, джипы, часы пик, уличные пробки и сытая, осевшая в роскошных офисах братва представлялись отсюда нереальными, как персонажи фантастического фильма. Казалось невозможным, чтобы кто-то приехал в эту глушь и, потрясая пистолетом, пытался заполучить какое-то мифическое Число Власти...

Глеб потрогал рукоятку пистолета в наплечной кобуре и грустно улыбнулся. Ведь он-то приехал! Значит, могли приехать и другие... Пожалуй, если бы дать Мансурову чуть больше времени, он мог бы спрятаться здесь, в этом медвежьем углу.

Глеб покачал головой, отдавая должное проницательности Казакова. Редкий начальник на его месте счел бы достойной своего начальственного внимания вскользь оброненную фразу подчиненного о деревенском домишке, в котором он провел свои самые счастливые дни. Впрочем, досье на своих подчиненных Казаков наверняка собирал не сам, и Слепой снова, в который уже раз, с невольным уважением подумал о прежнем начальнике службы безопасности “Казбанка”. Вот это был специалист!

— Хорошо иметь домик в деревне! — изрек Глеб, открывая дверцу машины.

Напоследок он огляделся. Кривая деревенская улица была тиха и пустынна, и было невозможно понять, видел ли кто-нибудь, как он входил в дом. Калитка стояла нараспашку — не столько, впрочем, стояла, сколько висела на честном слове и на одной петле, — и от нее к крыльцу вела протоптанная в бурьяне дорожка. Доски, которыми раньше была забита дверь, валялись на крыльце. Все это выглядело так же красноречиво, как если бы Сиверов оставил здесь свою визитную карточку. Что ж, в конце концов, после разговора со старухой в галошах эффект неожиданности все равно был утрачен. Зато теперь, если Мансуров вдруг заглянет в родные места, он сразу увидит, что преследователи здесь уже побывали, испугается и наверняка задумается: если они знают даже это, то что еще они могут про него знать? Уж не все ли? От таких мыслей легко впасть в панику, особенно если ты дилетант и занимаешься не своим делом. А паника — самый верный путь к провалу...

Полутора часами позже, выбравшись наконец на шоссе и проехав по нему километров десять, Сиверов услышал звонок мобильника. Звонил генерал Потапчук. Глеб понял это сразу, как только услышал доносящийся из своего кармана развеселый канкан. Телефон Слепого откликался этой мелодией только на три входящих номера: служебного, мобильного и домашнего телефонов Федора Филипповича. Разумеется, генерал об этом не знал, а если бы узнал, то, чего доброго, решил бы, что Сиверов покушается на его генеральский авторитет. Однако существовала причина, по которой Глеб выбрал для обозначения начальственных звонков такую несолидную мелодию: ему активно не нравилось гнусавое кваканье мобильников, пародирующее шедевры мировой классической музыки.

На любые другие вызовы телефон Слепого реагировал обычным коротким пиликаньем. Впрочем, номер его мобильного был мало кому известен: круг знакомств Сиверова был довольно узок, и он вовсе не стремился его расширить.

Не снижая скорости, Глеб выкопал телефон из кармана куртки и нажал кнопку соединения. Потапчук закричал так, что ему пришлось отвести трубку подальше от уха.

— Ну, наконец-то! Где, черт возьми, тебя носит?! Я пытаюсь дозвониться уже третий час подряд, и все, что слышу в ответ, это дурацкая музыка в сопровождении не менее дурацкого текста.

— Наоборот, — поправил Глеб, обгоняя набитый грустными коровами, источающий густой запах навоза и смерти скотовоз и возвращаясь на свою полосу.

— Что? — генерал будто споткнулся, не в силах понять, о чем говорит Сиверов.

— Наоборот, — повторил Глеб. — Дурацкий текст в сопровождении скверной музыки, так будет вернее.

— А, чтоб ты провалился! — в сердцах воскликнул генерал. — Впрочем, ты и так провалился. Вот я и спрашиваю: куда?

— Хорошо иметь домик в деревне, — процитировал Глеб.

— А, — сказал Потапчук, — вон что... Что ж, поздравляю. С этой своей экскурсией ты, похоже, проворонил мистера Икс.

Глеб крякнул: дурные предчувствия, терзавшие его на протяжении всей поездки, кажется, начали сбываться.

— Я не сам придумал эту экскурсию, — огрызнулся он. — Это вы сказали, что мне полезно будет развеяться и что чем черт не шутит... Так что там произошло?

— Стрельба в институте Склифосовского, — сообщил генерал. — Как раз там, где лежал участник неудачного нападения на того кикбоксера... как бишь его?..

— Костылев, — вспомнил Глеб. — Подробности есть?

— Сколько хочешь. Там всего навалом: и подробностей, и трупов... Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я стану пересказывать все это по телефону?

— Хотелось бы, — честно признался Глеб. — Это сэкономило бы массу времени...

— Мечтать не вредно, — посочувствовал ему генерал. — Но все, что я могу тебе сообщить, это что нашего мистера Икс нет ни среди убитых, ни среди задержанных.

— Очень жаль, — сказал Глеб. — А может, его там и вовсе не было?

— Может, и не было, — с огромным сомнением произнес Потапчук. — Но, согласись, предполагать надо самое худшее.

— Кому? — не удержался Глеб. На душе у него было кисло, и ему хотелось хоть чуточку развеяться — например, немного подразнить настоящего, живого генерала ФСБ.

— Что — кому? — опять не понял тот.

— Кому это надо — предполагать худшее?

— Тебе, — не растерялся Федор Филиппович, и Глеб дал отбой, так и не поняв, кто кого поддел сильнее.

* * *

Мансуров разлепил сначала левый глаз, потом правый. Левый глаз открылся неохотно, а правый поначалу и вовсе не хотел открываться, и Алексею пришлось долго гримасничать, — корча ужасные рожи и превозмогая довольно сильную боль, прежде чем склеенные веки наконец разомкнулись. Разомкнулись они, увы, далеко не до конца, из чего следовало, что глаз заплыл. Мансуров еще немного подвигал лицом, изучая свои ощущения. Да, он не ошибся: лицо действительно болело, и притом так, словно он с разбега воткнулся им в шершавую бетонную стену. Кроме того, какое-то странное неудобство ощущалось в районе губ: рот словно был чем-то стянут и не желал открываться. Он подергал губами, но добился только вспышки острой боли; ощущение было такое, будто и верхняя, и нижняя губа у него разом треснули пополам. На глаза сами собой навернулись слезы. Мансуров хотел прижать к больному месту ладонь, но руки не слушались — ни одна, ни другая. Их будто и вовсе не было, во всяком случае, Мансуров их совсем не ощущал.