Читать книгу "Герилья в Азии. Красные партизаны в Индии, Непале, Индокитае, Японии и на Филиппинах, подпольщики в Турции и Иране - Александр Иванович Колпакиди"

точки зрения, прежде всего интересами внешней политики США в Северо-Восточной Азии. В 1979 г. профессор Ан был арестован вместе со всеми остальными деятелями Фронта – и первоначально приговорен к смертной казни. Лишь активные протесты математиков всего мира спасли ему жизнь: казнь заменили пожизненным заключением, а в 1988 г. хронически больного, но не сломленного математика выпустили из тюрьмы. Но ненадолго: в 1994 г. он был снова посажен на 6 лет – уже «демократическими» властями – якобы за «организацию просеверокорейской группировки Авангард спасения Родины» (в реальности речь шла о левонационалистической группе, ничего незаконного так и не совершившей). Ну да что критиковать корейские власти 1990-х гг. – совсем недавно, в апреле 2013 г., профессор Ан, давно уже на пенсии, снова оказался обвинен прокуратурой в «хранении враждебной литературы» (выпущенного в КНДР песенника)… На интеллигента, не соглашающегося примириться с подчинением Южной Кореи американским стратегическим интересам, и с официальным представлением о КНДР как о «враждебном государстве», южнокорейская «демократия», надо понимать, не распространяется.

Левонационалистических взглядов в сочетании с социалистическими придерживался и другой известный деятель Фронта – Ким Намджу (1946–1994), один из виднейших поэтов в литературной истории Южной Кореи. Выходец из бедной крестьянской семьи из уезда Хэнам провинции Южная Чолла, год проучившийся на кафедре английского языка и литературы в провинциальном государственном университете и выгнанный оттуда за участие в протестах против военной диктатуры, Ким был настоящим левым интернационалистом в интеллектуальной жизни – переводчиком Брехта, Фанона и Неруды на корейский язык (он переводил с английских и японских переводов, бегло читая на обоих языках). Но с политической точки зрения, главным вопросом для него было избавление от режима фактической военной оккупации Южной Кореи войсками США, а также борьба за объединение страны. В одном из самых известных своих стихов, «Родина едина», он писал:

Родина едина —

Это мой лозунг.

Не во сне – а наяву, сейчас,

Не втайне, а в открытую, здесь —

Родина едина!

Перед танками американских оккупантов,

Перед автоматами капитала и власти —

Родина едина! (…)

А еще кричу я

Перед всеми стенами, сотворенными людьми —

Родина едина!

А еще кричу я

Перед тридцать восьмой параллелью,

Границей, установленной американскими ковбоями

и капиталом —

Родина едина!

А еще кричу я

Перед стеной разделения,

Воздвигнутой днями и ночами нашего

колониального бытия —

Родина едина!

А еще кричу я

Перед стеной фальши, стеной антикоммунистической

идеологии,

Сляпанной угнетением и эксплуатацией —

Родина едина!

И, наконец, я подымаю знамя,

До самого неба,

И знамя это, знамя единства Родины,

Не посмеют и пальцем тронуть,

Ни янки, сами ростом с мое древко,

Ни небоскребы богатеев,

Воздвигнутые на фундаменте чей-то нищеты,

Ни даже церковь,

Брат всех имущих.

Последнее, главное знамя!

Стихи эти стали песней, до сих пор популярной среди прогрессивно настроенных южнокорейцев. Надо сказать, что за право в открытую назвать американских вояк «оккупантами» и выразить свои симпатии к КНДР как независимому от политики США и некапиталистическому обществу поэт, по сути, заплатил своей жизнью. Арестованный после провала Фронта, он был освобожден в 1988 г., после активных протестов мировой (включая американскую!) литературной общественности, но здоровье его уже было подорвано пытками и бесчеловечным тюремным режимом – он скоропостижно скончался от рака поджелудочной железы шесть лет спустя.

И тут необходимо, наконец, подробнее упомянуть о моменте, делающем до сих пор исследовательскую работу по Фронту нелегкой для южнокорейских историков. Как известно, в Южной Корее до сих пор действует Закон о государственной безопасности, по которому за «восхваление антигосударственной организации» (то есть КНДР) уже предусматривается заключение на срок до семи лет – а вот за «бегство на территорию, контролируемую антигосударственной организацией» (то есть посещение КНДР) можно получить даже и высшую меру наказания, если очень не повезет. Поэтому, скажем, просто позитивное упоминание о Фронте, совмещенное с признанием его положительного отношения к КНДР, может быть весьма чревато последствиями для специалистов, решившихся затронуть данную тему. И другой аспект – целый ряд бывших членов Фронта и сейчас активно участвует в общественно-политической жизни Южной Кореи. Напоминание о некоторых особенностях идеологии Фронта может им повредить, и очень серьёзно. Поэтому левые и либеральные историки обычно просто обходят проблему отношения Фронта к идеям чучхе или ограничиваются общими фразами. А между тем, хорошо известно, что пункт первый «Правил поведения» для бойцов Фронта, написанных профессором Ан Чэгу, действительно требовал от них изучать идеи чучхе – впрочем, в реальности изучались японские переводы советских учебников «марксистско-ленинской философии», наряду с историей антияпонского национального движения в Корее. 15 декабря 1977 г. Ли Джэмун, Син Хянсик и Ан Чэгу на заседании ЦК Фронта официально обсудили вопрос об отношении к идеям чучхе и пришли к выводу, что, поскольку эти идеи признают ведущую роль народных масс в революционном процессе, они могут быть приняты Фронтом на вооружение. Но решено было также обучать бойцов Фронта этим идеям постепенно – КНДР была демонизирована в сознании южнокорейцев настолько, что даже для подпольщиков, ведущих борьбу не на жизнь, а на смерть с диктаторским режимом Пак Чон Хи, было нелегко воспринять официальную идеологию КНДР как часть своего идейного багажа.

Что же привело Ли Джэмуна и его товарищей – в 1960-е гг. подпольно слушавших передачи московского радио на японском и корейском языках и охотившихся за японскими переводами марксистских классиков и советской идеологической литературы – к положительному отношению к официальной идеологии КНДР? Во-первых, надо заметить, что, в связи с ограниченным доступом к источникам, полного представления о реальных масштабах идеологических разногласий между СССР и КНДР южнокорейские подпольщики, конечно, иметь не могли. Да и рядовые граждане СССР вряд ли представляли себе, что, с точки зрения Международного отдела ЦК КПСС, идеи чучхе союзной Советскому Союзу КНДР были, скорее, мелкобуржуазным «вождизмом», чем «допустимой национальной вариацией марксизма-ленинизма». Собственно, для деятелей Фронта чучхе и являлось как раз оптимальным приложением идей Маркса и Ленина – приверженцами коих они себя считали – к корейской ситуации, с ее сочетанием классовой и национальной (антиамериканской) борьбы, со специфическими традициями крестьянских восстаний с харизматическими лидерами во главе.

Во-вторых, познания деятелей Фронта о КНДР исчерпывались, в условиях информационной блокады, тем, что удавалось услышать по коротковолновому радио и прочитать в левых публикациях на японском. Им ясно было, что КНДР ведет независимую (в том числе,