Читать книгу "Дурная кровь - Даха Тараторина"

Ничего не попишешь, дом Кары и правда напоминал крепость. С высоким частоколом, крепкими стенами, охотниками, более верными колдунье, чем иные солдаты. Ну так и что с того? Каждый, кто оказался здесь, имел право не доверять, опасаться людей. Вот и закрылись изнутри. Главное, что в безопасности. Главное, что Талле ничего здесь грозит, никто не обидит доверчивую девчонку. И может быть, если Кара разрешит, они и правда смогут видеться после. А она разрешит! Каждого, кто живёт под её крышей, хозяйка любит как родного. Иной раз, конечно, и наказывает… Но любит же! Поэтому они обязательно ещё увидятся с Таллой. Если дурная захочет…

Она обнаружилась в длинной узкой комнатке, смежной с кухней. Обычно здесь собирались свободные охотники или слуги. Ели, отдыхали и делились историями, сидя рядом за вытянутым столом: бывший богач и бедняк, сирота и ненужный рот в семье, вор и убийца… Прежде. Здесь все они становились семьёй, начинали новую жизнь.

В комнате пока сидело лишь два человека. Кара — не во главе стола, как следовало бы хозяйке, а вполоборота, подогнув одну босую ногу под себя. Вторая — в валеночке — стояла на полу, притопывая в такт кивкам женщины. Она говорила с незнакомой Верду колдуньей, ласково перебирая её белоснежные волосы. Длинные, густые, красивые… почти такие же, как у Таллы, но всё же чуть тусклее. Или просто наёмнику так показалось?

Незнакомая колдунья утёрлась предплечьем: горевала? А Кара, притянув девушку к себе, крепко обняла и лишь теперь, через её плечо, рассмотрела и узнала вошедших.

И Талла тоже узнала женщину.

Глава 21. Ты ничего мне не должна

— Разве так встречают названую матушку?

Кара поднялась навстречу первой, приветливо распахивая объятия, улыбаясь, как бабушка, едва успевшая достать из печи свежий хлеб к приходу внуков.

Но вместо того, чтобы броситься к женщине, которую вспоминала все эти годы, Талла попятилась. Она бы пятилась до самого выхода, а там и вовсе умчалась подальше от странного дома, но уперлась спиной в грудь Верда. Тот, погладив её по плечам и в последний раз задержав на них ладони, подтолкнул.

— Это была ты? — дурная не спешила к Каре и вообще не слишком верила, что место, куда её привели, чем-то отличается от темницы. — Ты? С самого начала?

Кара подошла сама и с некоторым усилием обвила руками слабо сопротивляющуюся девушку:

— Конечно, доченька, заинька, солнышко моё! Я всегда рядышком, всегда слежу за тобой…

— Паучиха… — прошептала дурная, ошалело, невидяще таращась в стену.

Кара погладила её по волосам, разделила неаккуратно переплетённые пряди косы, пропустила шелковистые локоны сквозь пальцы.

— Я тоже соскучилась, доченька, тоже помнила, думала о тебе. Ни на секундочку не забывала!

— Ты знал! Ты ведь знал, что это она! — Талла попыталась извернуться, чтобы глянуть в глаза наёмнику, выплюнуть оскорбление, но не сумела.

— Не вини мальчика. Я запретила Верду называть моё имя. Даже намекать не велела. Разве ты пошла бы ко мне добровольно?

Верд едва на пол не сел в бессилии:

— Но ты ведь… Ты же сказала, что дурная обижена будет. Станет злиться, что ты бросила её, не пойдёт из зловредности, а не… — а дурная была напугана. Из страха бы она не пошла, предпочла бы остаться на дне Рогачки, лишь бы не оказаться в крепких объятиях женщины, которую Верд считал самой доброй и родной. Но, как говорится, кому мать… а кому и мачеха.

— Пусти, — хрипло попросила Талла.

— Не пущу, — названая мать крепче прижала её, казалось, вот-вот выдавит воздух из лёгких упрямой девчонки.

— Пусти… Пусти! — закричала, забилась птицей с подрезанными крыльями. — Не смей трогать меня, ты! Хватит! Отстань, отпусти меня наконец!

— Тш-ш-ш-ш!

— Верд!

— Тиша, тише, хорошая моя…

— Верд, пожалуйста! Помоги мне! Верд!

И наёмник не выдержал. Сдался, шагнул помочь.

— Не лезь, — жёстко приказала Кара. — Девочка сама не ведает, что говорит. Давно не видела, забыла меня, напугалась. Не лезь.

— Напугалась?! Забыла?! Я прекрасно помню тебя и только поэтому в ужасе! Пусти меня! Пусти!

Точно бабочка запуталась в паутине. Волосы растрепались, налипли на лоб, закрыли перекошенное лицо, а вырваться — никак. Добродушная, невысокая, полнотелая женщина держала крепче стальных оков, не давая дурной шелохнуться.

Верд не хотел влезать. Приказали же… А он не привык нарушать приказы. Но когда Талла, нежная, растерянная, просила о помощи, разве мог он поступить иначе? Тело и разум рассорились, повернулись друг к дружке затылками, наплевав, что там творится у вечного врага.

Бить женщин — не дело. И уж точно не след обижать тех, кто когда-то спас его. Поэтому он мягко отстранил Кару, закрывая любимую колдунью. Но хозяйка отшатнулась так, точно её отбросил жестокий удар.

— Верд, ты же хороший мальчик! Делай, что матушка велит, не спорь!

Он надулся, как мальчишка, не желающий расставаться с притащенным с улицы грязным и непрестанно мяукающим котёнком.

— Прости, Кара. Дурной подумать надо, отдохнуть. Не пугай её.

— Ты… ослушался меня? Меня, Верд? Ту, которая срастила сломанное, собрала разбитое? Ту, что подарила тебе новую жизнь? — колдунья то улыбалась, то хмурилась, не понимая, шутит ли любимый охотник.

А он придерживал плечи дрожащей, съёжившийся девушки, доверчиво прячущейся у него на груди… у него! У того, кто привёл её сюда, кто повинен в случившемся! И не мог ответить… Пока наёмник прокашливался, пытаясь нащупать верные речи, подал голос говорливый Санторий. И никогда прежде Верд не был так благодарен ему за умение влезть в разговор!

— Простите великодушно! Нас с прекрасной госпожой так и не представили, так позвольте мне всё же обратить внимание… — он галантно облобызал узкую изящную ладонь Кары, с полнейшим восхищением рассматривая гладкую бледную кожу. — О, великие Трое! Да вы прекрасны! Почему Верд, дурья его башка, не упомянул, в какой чудесный дом и к какой восхитительной прелестнице мы держим путь! Я Санторий, уважаемая. Санторий, служитель Трёх Богов. Но вижу, что скоро им придётся потесниться и пустить на пьедестал ещё одну богиню…

Ни одна женщина на белом свете, какой бы силой она ни владела, ещё не сумела устоять перед оружием, освоенным мужчинами лучше меча и топора, — перед лестью. И Кара, умная, предусмотрительная, властная, прекрасно понимая, что приземистый лысоватый толстячок лишь отвлекает её, разгладила готовые появиться жёсткие морщинки у рта, точно белоснежную скатерть на стол кинула. И улыбнулась.

— Разве служителю пристало сравнивать земную красоту с божественным величием? — она заправила за ухо выбившуюся прядь и чуть быстрее затрепетала ресницами. Нет, Санни не был красавцем. Но кому нужны суровые, мускулистые, высокие и статные охотники, когда за столько лет ни один из них не додумался хоть единый раз сказать ласковое слово… А ежели и говорили, то не искренне; без блеска в глазах, но с потаённым страхом покорного пса, не чающего угадать, ласково потреплют ли за холку али оттаскают за какую провинность. А этот — погляди! — сам идёт в сети, ещё и хвостиком виляет!