Читать книгу "Вежливые люди императора - Александр Харников"

21 марта (2 апреля) 1801 года.

Рейд Копенгагена. Борт 74-пушечного корабля

Его Величества «Элефант».

Вице-адмирал Горацио Нельсон

Этот ужасный день я запомню на всю мою оставшуюся жизнь. Признаюсь – были даже моменты, когда я считал, что сражение проиграно. Датчане дрались отчаянно, как спартанцы царя Леонида в Фермопилах. Но хвала Богу, я все же победил!

Как я и планировал, вчера, в час пополудни, эскадра, имея в авангарде фрегат «Амазон», вошла в Голландский фарватер и к вечеру стала на якорь у южной оконечности банки Миддель-Грунд. До датских кораблей оставалось всего две мили. Здесь мы и стали ждать попутного ветра, чтобы с его помощью войти в Королевский фарватер.

Всю ночь я не сомкнул глаз, умоляя Всевышнего, чтобы он изменил направление ветра, заставив его дуть в паруса моих боевых кораблей. И Господь, который, как известно, всегда помогал британскому флоту, к утру переменил ветер, и он задул в нужном нам направлении. В 9:30 утра я приказал поднять якоря. Вознеся хвалу Богу, мы направились навстречу своей судьбе.

Датские корабли, выстроившись в линию длиной полторы мили и прикрываемые фортом «Трекронор», открыли по нам огонь. Мы же должны были двигаться вдоль их строя, останавливаясь напротив заранее определенного планом сражения вражеского корабля, вставать на якорь и открывать ответный огонь. Фрегаты же образовали авангард и арьергард нашей боевой линии.

Первым следовал 74-пушечный корабль «Эдгар». Двигавшийся вслед за ним 64-пушечный «Агамемнон», неудачно совершая маневр, сел на мель. Его место занял 64-пушечный «Полифем». Следующим шел 50-пушечный «Изис». Пятый корабль в строю, 74-пушечная «Беллона», из-за невежества лоцмана взял слишком далеко вправо, огибая Миддель-Граунд, и выскочила на мель примерно в 450 ярдах от конца датской линии. 74-пушечный «Россель», следуя за ним, также сел на мель, и его бушприт навис почти над ютом «Беллоны». Оба корабля, хотя и смогли во время боя использовать свои пушки, но не очень эффективно – корабли были в пределах досягаемости артиллерии датчан. К тому же пушки «Беллоны» были порядком изношенными, и некоторые из них разорвались, разметав и переранив артиллерийские расчеты.

К счастью, я успел понять всю опасность случившегося и приказал следовавшим за мной кораблям взять правее. Войдя в Королевский пролив, «Элефант» встал на якорь на расстоянии кабельтова от датского корабля «Даннеброг», на котором держал флаг коммодор Фишер. Место выбывших из строя и севших на мель кораблей заняли фрегаты. Чуть позже старина Паркер направил мне на помощь три корабля, за что я был ему весьма благодарен.

Бой кипел уже по всей боевой линии. Бомбардирские суда, согласно плану занявшие отведенные им места, стали метать бомбы в гавань Копенгагена и на сам город. Эскадра Паркера, которая должна была начать фланговый обстрел форта «Трекронор», так и не смогла справиться с ветром и течением и вынуждена была встать на якорь так далеко от датских батарей, что фактически не участвовала в сражении.

Датчане дрались яростно и не думали сдаваться. Хотя на их флагмане «Даннеброге» и начался пожар, но он продолжал вести огонь, хотя и не с такой интенсивностью, как в начале боя. На некоторых датских кораблях замолкали пушки – похоже, обслуживающие их матросы были убиты или ранены. Но через какое-то время пушки снова начинали стрелять. Потом мы узнали, что с берега на шлюпках прибывали новые артиллеристы, которые занимали места у орудий вместо погибших товарищей. Жертвами коварных датчан становились мои морские пехотинцы, которые направлялись к прекратившим огонь кораблям, чтобы захватить их как призы. Подпустив поближе шлюпки с морской пехотой и королевскими моряками, датчане расстреливали их в упор ядрами и картечью.

Адмирал Паркер, наблюдая за этим кровопролитным сражением, совсем пал духом. Через три часа после начала боя он приказал поднять «сигнал № 39», который означал «Выйти из боя». В это время я находился на юте «Элефанта». Вражеские ядра крушили рангоут корабля, и меня осыпало щепками от раздробленных и изломанных мачт и рей. Командир «Элефанта» Фолей, получив сообщение сигнальщика о распоряжении адмирала Паркера, вопросительно посмотрел на меня. Я же решил сделать вид, что сигнал этот меня не касается.

– Фоллей, – сказал я, – вы ведь знаете, что у меня только один глаз, и следовательно, я имею полное право быть иногда слепым.

Потом я приложил подзорную трубу к правому глазу, поврежденному во время неудачного штурма корсиканской крепости Кальви, и добавил:

– Клянусь, я не вижу сигнала адмирала Паркера. Оставить висеть мой сигнал № 16[44]. Усилить огонь и прибить сигнальные флажки, если нужно, к брам-стеньге.

Я знал, что, выполняя приказ адмирала Паркера, я бы загубил все свои корабли, уже потерявшие половину рангоута. Они просто не смогли бы выбраться из Королевского прохода. Форт «Трекронор», еще не потерявший своей боеспособности, не дал бы нам продвинуться по этому чертову проходу и перетопил бы мои корабли один за другим.

Впрочем, как я уже говорил, Господь снова оказался на стороне нашей старой доброй Англии. Датские корабли стали выходить из строя, и огонь, который они вели по моей эскадре, постепенно утих. Пожар на флагмане вражеского флота «Даннеброге» разгорался все сильнее и сильнее. Языки пламени уже вырывались из пушечных портов, и коммодор Фишер перенес свой брейд-вымпел на другой корабль – «Гольстейн». Уцелевшие члены команды «Даннеброга» обрубили якорные канаты, и пылающий датский флагман медленно стал дрейфовать в сторону берега.

Плавучие батареи, почти прекратившие пушечный огонь, тем не менее не сдавались. Когда шлюпки с призовой командой пытались приблизиться к ним, чтобы поднять британский флаг, по ним с этих батарей датчане открывали меткий ружейный огонь.

А на левом фланге дела наши были совсем плохи. Как оказалось, там находился сам кронпринц, который своим появлением заставил датчан сражаться с еще большим упорством. Мне так и не удалось полностью выполнить свою задачу – подавить вражескую оборону и заставить Копенгаген выкинуть белый флаг.

Что ж, я не гордый – поднять переговорный флаг могу и я. Надо было выиграть время, и я направил Фредерика Тезигера, капитана, несколько лет прослужившего на русском флоте и исполнявшего обязанности моего адъютанта, с письмом к кронпринцу.

Я решил припугнуть датчан и написал в своем послании следующие строки: «Если стрельба по нам будет продолжаться, то я буду вынужден предать огню захваченные мною датские суда и не буду иметь возможности спасти жизни тех храбрецов, которые их доблестно защищали». То есть я пообещал, что сожгу пленных датчан в случае, если кронпринц не примет мое предложение.

Но кронпринц не знал, что я откровенно блефовал: на тот момент мы еще не захватили ни одного датского корабля, и пленных датских моряков у нас не было. Вечером было заключено 24-часовое перемирие, и мы занялись снятием с мелей кораблей и срочной починкой тех из них, которые получили самые серьезные повреждения и едва держались на воде.