Читать книгу "Берегиня Иансы - Марина Ефиминюк"

– По мне, так ему и надо, человеки! – обратился купец к толпе, разведя руками и пахнув крепким застарелым потом. – Пусть знают, что и на них, колдунов, будет управа.

Окружающие одобрительно загалдели.

Я досадливо покачала головой и, расталкивая народ локтями, стала выбираться из этого гвалта и грубых выкриков, таща за веревку упирающего лошака, на редкость коротконогого, с подпалиной на рыжеватом боку и с длинными чудными ушами. Конек бодро семенил по дороге, споро выстукивая подкованными копытцами.

На привалах он жрал, как здоровый нормальный конь, но вечно выглядел печальным и недокормленным. Я его своровала, когда стадо лошаков из средней Роси гнали продавать на крупный лошадиный рынок в Истоминском. И надо было из сотни таких же, как он, тварей выбрать это страшилище! Зато со Страхом Божьим они моментально сошлись дурными характерами. Лошак, подобно собаке, пару раз тяпнул беса за тонкий хвост, а тот в ответ с удовольствием его облаял. После знакомства оба почувствовали себя на редкость счастливыми. В общем, в Николаевск я следовала в компании одной полулошади, кусающейся, как злобная дворняга, и одного мелкого беса, лающего, как все та же дворняга.

Узнав, в какую невеселую историю попал Николай, я долго перемалывала в себе мучительное желание помочь ему. Не хочу уже говорить «спасти». Направляясь в Николаевск, я все еще согревала себя мыслью, что все равно хотела начать поиски колдуна Авдея именно со стольного града Серпуховичей, но когда достигла пункта назначения, то перестала себя обманывать. Вытащить Савкова из петли для меня было так же важно, как избавиться от тяжелого бремени Берегини.

Николаевск разросся на холмах, походя на огромный муравейник. Старые стены давно не сдерживали натиск многочисленных домов, особняков да лавчонок ремесленников. Они рассеивались и вбирали в себя когда-то крохотные деревеньки, превращая их в городские четверти. И названия оставались прежними: Петрова четверть, Царева, Подгорелова, Изподпетрищевская. Я же решила остановиться в самых трущобах, где не привлекала бы внимания своим появлением. В пыльном одеянии монахини, таща упирающегося глупого лошака, я представляла собой фигуру весьма жалкую. Один только демон портил мой благочестивый и смиренный облик. Он то и дело вылезал из заплечной сумы, чтобы басовито облаять, ну или на худой конец обквакать встречных. Честно сказать, даже не хотелось думать, что больше пугало бедолаг – первое или второе.

Подъехав к Южным воротам в основной город, я остановилась у небольшой церквушки, пытаясь вычислить наиболее дешевую харчевенку, где было бы возможно переночевать и поужинать на оставшиеся двадцать медяков.

Площадь кишела прихожанами, как тараканами. С колокольни разносился разноголосый перезвон – такой громкий, что закладывало уши. Нарядные праздные горничные из богатых домов и домашние хозяйки в простеньких платьях да дешевых платках, крестясь, выходили из церкви, пятясь и отбивая последние поклоны висевшему над входом образу.

Улочки, узкие и грязные, были набиты людьми да повозками, как бочка мочеными яблоками. Изредка среди общей серой массы показывались красные плащи стражей, и простой люд, боявшийся власти, как черт ладана, уважительно и подобострастно снимал шапки да картузы, быстро уступая им дорогу.

Погода так и не наладилась. Казалось, что серые низкие тучи, вечные странники, следовали за мной через всю Тульяндию и дальше к Серпуховичам, заменив собой изнуряющий жар летнего дня, размыв дороги и охладив воздух. Облака оставались моими спутниками в скитаниях.

Вот и сейчас так. Дождь усиливался, клобук на голове совсем промок и неприятно холодил. По носу соскользнула большая капля. Одеяние вдруг стало стягивать ноги, я пошатнулась – лошак терпеливо и флегматично жевал подол, не испытывая при сем преступлении ни золотника мук совести.

– Ах ты, дурище, – прошипела я, разозлившись на неразумное животное, непогоду и безденежье, – отдай немедленно!

Ряса от рывка, кажется, треснула по шву, конек выплюнул ее почти с омерзением и с булькающим звуком. Посередке полотнища появились неаккуратные, будто выеденные молью дырочки, и обслюнявленная ткань собралась гармошкой.

– Чтобы тебя разобрало, чудовище! – От досады я хотела заехать лошаку по рыжей холке, но меня остановил почти ласковый голос:

– Матушка, помолитесь в святой день.

С изумлением я оглянулась. Передо мной стояла Дарья Потаповна в белом платке, влажном от крапающего дождика, и протягивала мне мелкие денежки. Я поклонилась пониже, пряча лицо, и приняла подаяние, быстро пересчитав монетки в кулаке. Десять штук – живем! Спасибо тебе, Дарья, подарила сегодня ужин.

– Милая, а за кого молиться-то? – ласково пропела я, не разгибаясь и боясь, как бы стряпуха меня не узнала.

– Наталья, – вымученно улыбнулась она. – Помолитесь за девицу Наталью Москвину. За упокой души.

Дарья быстро пошла прочь, а я еще долго провожала взглядом ее полную неповоротливую фигуру, закутанную в дешевенькую шаль.

– Лучше поедим за здравие, – хмыкнула я.

«Значит, Дарья в Николаевске. Не погибла на горящей лодке. Ну судьбинушка, хотя бы за это спасибо тебе», – подумала я, направляясь к харчевне за углом. В темном двухэтажном заведении с ветхим балкончиком, нависающим над входом, я сняла крохотный чуланчик, а на оставшиеся медяки оскоромилась пустыми щами.

В трапезной, насквозь пропахшей кислой капустой, я быстро хлебала свою порцию чуть теплого варева, совершенно не чувствуя вкуса. Небольшой зал был пуст, только за соседним столом расположилось двое мужичков, видать не местных, а приехавших из далекой деревни в столицу. Они запивали брагу отвратительным густым пивом и, причмокивая, с чувством и расстановкой вкушали поданные им яства.

– Говорят, его уже на площади перед судом показывают.

– Да, такие дела, – протянул второй, стукнул стопочкой о столешницу и крякнул.

– Колдун того заслужил. Ну, будем, – выдохнул первый.

Я замерла, не донеся до рта ложку. Аппетит тут же исчез, а от запаха похлебки затошнило.

– Что за колдун? – резко оглянулась я, толкнув одного столовавшегося локтем.

Тот захлебнулся бражкой и закашлялся, содрогаясь всем телом.

– Что за колдун? – снова повторила, теряя терпение.

– Ма… ма… матушка, вы это… – лепетал его сотрапезник, перехватив ясноокий взгляд и для чего-то подвигая тарелку в мою сторону, – дык известно, какой колдун. Этот, Главный в королевстве. Мы ж на него и приехали поглядеть.

– Скоморохи, – прошипела я, быстро поднимаясь и спеша к выходу.

Мужичок задержал воздух, шумно выдохнул и, утирая слезы, прохрипел, взглянув на побледневшего приятеля:

– Ты чего?

– Ты взгляд этой монахини видел? – отозвался тот, отирая рукавом со лба испарину.

– Нет, – протянул первый, снова наливая по полной и все еще пытаясь унять рвущийся кашель.