Читать книгу "Питерская принцесса - Елена Колина"

– Где уж нам читать, новым русским! Мы все больше по платежкам... Пока платежка не придет, товар не отгрузим!

– Слушай, Боба, неужели ты правда сам за прилавком стоял?

– Купец Елисеев тоже начинал с того, что сам торговал. – Боба вспомнил, что когда-то, в своих ночных разговорах с Машей, он уже говорил ей это.

– Слушай, – оживилась Маша, – за три дня, что я здесь, я уже от нескольких человек слышала про Елисеева. Это что, модная фраза?

Боба подошел к окну.

– Смотри, снег все валит и валит...

– Ага, сейчас нас занесет, как у Агаты Кристи. А потом кто-нибудь кого-нибудь убьет... если выбирать, то лично я, пожалуй, прихлопнула бы Аллочку! Знаешь, у меня в сознании так странно устроилось: Дед с Бабушкой — это святое, а Дед вместе с Аллочкой просто перестал быть.

– Ты до сих пор на нее злишься? Что она с этого брака поимела? Наследство оказалось с гулькин х...

Мальчик Боба Любинский в пушистом шарфе, краснеющий, когда мальчишки ругались матом, казалось, никогда не существовал, и Боба давно уже использовал ненормативную лексику как привычно-обиходную, но сейчас он намеренно сказал небрежно так – с гулькин х...

Кто-то в нем при этом страшно испугался, а кто-то вздохнул по-детски радостно, будто впервые закурил при родителях, затянулся — с гордостью, что взрослый, выдохнул дым — с горечью, что взрослый.

– А на Деда вообще глупо сердиться. Мужчина не должен быть вдовцом.

– Это еще почему? – возмутилась Маша.

– А что созвучно слову «вдовец»?

Маша задумалась.

– П...ц, красавец, – выдал Боба. – Все ироничное, обидное. Значит, к вдовцу такое же отношение. Язык – это сконцентрированное сознание народа. Каково слово, таково и понятие народа о предмете, который это слово выражает.

– Слишком ты умный, Бобочка, – детским голоском пропела Маша.

– Хочешь сказать, для торговца? – не всерьез обиделся Боба. – Не стесняйся, мне родители каждую минуту демонстрируют, что я — новый русский, позор семьи. Гарик — гордость семьи, а я позор. А если серьезно, книги для меня уже так давно просто товар, что начинать нет смысла. Если я беру в руки Мандельштама, мне хочется немедленно посмотреть, сколько у нас этих книг по накладным.

– Да, вот возьму и пойду к ним, постучусь! – не сдавалась Аллочка.

– Я знала, что он с ней уедет! Я всю жизнь боялась, что она приедет и заберет его... – Наташа уставилась в пространство немигающим взглядом. – Сонечка, бедная моя девочка!

Соня выскользнула из-под Нининой руки. Происходящее – рыдающая мать с полотенцем на голове, сидящие вокруг нее родственники – казалось ей неприлично театральным. Как в «Санта-Барбаре»! Приезд очевидно важной для всех Маши, прилюдное выяснение отношений, слезы и обвинения – этого никогда не бывало в ее семье. Она рассматривала мать с удивлением, в котором проскальзывала некоторая брезгливость, будто под микроскопом изучала насекомое, – ножками шевелит, выпускает в знак протеста противную желтую жидкость.

Услышав от матери уверенное «заберет», словно папа какая-то вещь, принадлежащая той, чужой, женщине, Соня почувствовала, как внутри ее что-то ухнуло и разорвалось, а «бедная девочка» вслед кольнуло ее ужасом и жалостью к себе. Папа ее бросит, бросит, бросит!.. Она будет как бегающие без присмотра оборванные сиверские дети, – никому не нужна. В панике, заразившись чужим нервным безумием, Соня со всех ног бросилась на сторону, показавшуюся ей более безопасной.

– Ты сама виновата! Ты плохая жена! – выкрикнула она.

– Ребенок насмотрелся сериалов, – подсуетился Антон. – Наташка, ты плохая жена. У тебя наверняка где-то припрятана парочка внебрачных детей. И вообще ты мужчина.

Это был странный вечер. Внезапное Машино появление из прошлого, застреленный коммерсант Борис Васильев, догадки и предположения, которыми они сами себя возбуждали, – вся эта бурлящая посреди спящего поселка ночная жизнь привела разумных в общем-то людей к такому истерическому возбуждению, что они уставились на Соню, ожидая, будто она действительно сейчас все объяснит – и почему Наташа плохая жена, и что надо теперь делать.

– Любовник. У тебя есть любовник, – выпалила Соня.

Бабушка с дедушкой улыбнулись в умилении внучкиной детской наивности. Это книжное слово так забавно прозвучало из детских уст!

– Да, малышка, и кто же? – снисходительно улыбнулась Зина. Словно ожидала, что в ответ Соня пролепечет: «Мамочка очень любит Хрюшу из „Спокойки“, поэтому Хрюша – мамочкин любовник»...

– Я не знаю кто. Она с ним по мобильнику говорила. «Неужели ты по мне не соскучился? Ты ведь меня уже две недели не целовал...» – Соня так хорошо изобразила Наташин нежный, лишенный всякой интонации голос, что стало ясно – она говорит правду.

Через мгновение все загалдели, торопясь и перебивая друг друга.

Даже безучастно сидевший в стороне Гарик вынырнул из своих мыслей.

– Соня, т-ты п-просто П-павлик Морозов.

– Да кто же это? У нее и знакомых-то нет! – удивилась Рита.

– Ребенок сошел с ума! – Аллочка заискивающе заглядывала в глаза Любинским.

И через все голоса ручейком журчала Нина:

– Сонечка, успокойся, тебе послышалось. Давай я тебе дам чаю. Хочешь торта? Давай я тебя уложу...

Наташа, напряженно-недвижимая, как притворяющаяся мертвой ящерица, смотрела на Антона.

Поймав его испуганно-суетливый взгляд, Аллочка неуклюже бросилась защищать дочь:

– Наташа не имела в виду ничего такого, они же просто дружат, мало ли...

Рита медленно переводила подозрительный взгляд с Наташи на Антона и обратно.

«А что, если и правда уедет?» – подумал Антон. Он-то знает, какой Боба бешеный... и какой Маша была девочкой – особенной, ни на кого не похожей... И что тогда? Только Наташи ему не хватало!