Читать книгу "Берзарин - Василий Скоробогатов"

Для воинов 416-й дивизии до Бранденбургских ворот уже было рукой подать…

24 апреля части и соединения очистили от огневых точек врага Александерплац, Берлинскую ратушу, бои шли возле дворца кайзера Вильгельма.

В этот день маршал Г. К. Жуков назначил командующего 5-й ударной армией Героя Советского Союза генерал-полковника Николая Эрастовича Берзарина комендантом и начальником гарнизона Берлина. Эту волнующую весть мы все восприняли с воодушевлением, как признание заслуг всей армии в битве за Берлин.

Бои не прекращались ни на минуту. Как могучий форт на пути 248-й стоял старинный отель. С крыши здания фашисты просматривали наши позиции и корректировали огонь.

С отелем расправилась саперная рота старшего лейтенанта Карпинского. Не было такого риска, на который он бы не отважился. На этот раз он взял с собой восемь надежных бойцов; каждый из них взял на эту акцию по четыре противотанковые мины и другое снаряжение. Группа эта пробралась в развалины, примыкавшие к отелю, а затем в подвал. В то время как бойцы стрелковых подразделений автоматными и пулеметными очередями отвлекали на себя внимание обороняющихся эсэсовцев, саперы работали в подвалах. Они заложили в фундамент и стены здания мины, а взрывные устройства соединили бикфордовым шнуром. Саперы выбрались из опасной зоны и произвели взрыв огромной силы, который обрушил здание.

Командование полка за эту операцию представило к наградам всех саперов. А их командира, Карпинского, представили к присвоению звания Героя Советского Союза.

Вспоминаю еще одного храброго воина. Он прибыл в полк с пополнением в середине апреля. Это был старший сержант В. П. Барвинский. Поставили его на взвод, где не было офицера. С ним, бывшим партизаном Белоруссии, бойцы выполняли задания дерзко, с инициативой. Массивная кирха на площади близ рейхсканцелярии задерживала продвижение — там находился вражеский гарнизон. И только солдаты Барвинского сумели броском прорваться сквозь огненный заслон и завязать рукопашный бой. Барвинский здесь получил тяжелое ранение, но рубеж бойцы взяли. Командир батальона ходатайствовал перед командиром полка о представлении Барвинского к званию Героя Советского Союза. Указ Президиума Верховного Совета о присвоении В. П. Барвинскому этого звания был получен в июне. Барвинский находился где-то в тыловом госпитале, и мы не имели возможности порадовать мужественного воина с радостным событием.

…29 и 30 апреля. Тиргартен-парк, рейхстаг, Бранденбургские ворота… Все это уже занято нашими войсками.

Кипит в огне жестокого сражения участок на отрезке Вильгельмштрассе, от Бранденбургских ворот до здания гестапо. На этом отрезке почтамт и министерство финансов. Дивизии 5-й ударной армии — 301, 248 и 230-я сражаются здесь. Тут же комплекс зданий, построенный в форме кочерги — это рейхсканцелярия, выходящая парадной частью на Вильгельмплац.

Части 230-й и 248-й дивизий 29 апреля выбили фашистов из почтамта. Я помню подвалы этого объекта. Просторные помещения со многими перегородками. Горы неотправленной корреспонденции. Горы периодических изданий. На многих языках, в том числе и на русском. Журнал с цветным портретом на обложке. Это министр Лей, а журнал называется «Европа трудится». Известно, что в Германию были согнаны рабы из стран оккупированной Европы. И в номере журнала прославляются их «славные» дела и распрекрасная жизнь.

Попали и я, и мои спутники в канцелярию. Тут стояло на столах несколько пишущих машинок. Раньше я не видел машинок с электрическим приводом, здесь увидел. На наше счастье нашлась механическая машинка со шрифтом на кириллице. Она стала нашим трофеем.

К захвату здания гестапо наша дивизия тоже имела отношение. Но там места хватило и для подразделений 301 — й дивизии. Всё смешалось! Подразделения из разных дивизий доносили в вышестоящие штабы о захвате министерства авиации, гестапо и др. Час назад, скажем, в здании находился полк одной дивизии, а час спустя — полк другой дивизии, один и тот же объект попадает в разные донесения.

Но вот на рейхсканцелярию «уперлись штыки» только нашей 248-й дивизии Галая и 301-й дивизии Антонова.

Вот как описывает свое участие в тех событиях спустя шесть десятилетий мой сослуживец по 248-й стрелковой дивизии полковник артиллерии Владимир Алексеевич Жилкин. Странички его воспоминаний я привожу полностью:

«В боях за Берлин мне пришлось временно исполнять обязанности начальника разведки Второго дивизиона 771-го артполка, так как штатный начальник, старший лейтенант Куликов выбыл из строя по ранению. Кроме своих прямых обязанностей по разведке противника приходилось выполнять и другие поручения командира дивизиона майора Фисуна.

Наш 771-й артиллерийский полк поддерживал пехоту, как правило, огнем с закрытых позиций — для стрельбы прямой наводкой попросту места не хватало. Командование для этих целей, по обыкновению, привлекало танки, САУ и даже орудия более крупных калибров в тех случаях, когда требовалось разрушить прочные укрытия.

При размещении огневых позиций в городе, особенно в его центре, мы сталкивались с определенными особенностями и даже с трудностями: ведь места позиций приходилось выбирать в скверах, парках, иногда на площадях и даже на перекрестках улиц. Выбирали мы свои позиции с таким расчетом, чтобы гребень укрытия (по артиллерийской терминологии — наименьший прицел. — В.С.) позволял вести огонь по целям. В этом и заключалась главная трудность. Особенно тщательно надо было выбирать маршрут перемещения огневых позиций. Проезжая часть улиц загромождалась обломками зданий, прикрыта баррикадами, а там — пулеметчики, фаустники… Поэтому перемещалась артиллерия в основном ночами, но приходилось делать это и в дневное время.

При штурме Берлина стрелковые части эшелонировались, но мы, артиллеристы, такого эшелонирования не соблюдали, несколько дней наш дивизион поддерживал огнем соседей — подразделения 301-й дивизии. Кажется, 29 апреля мы оказались в расположении полков своей дивизии, в зоне вражеского пулеметно-артиллерийского и минометного огня. С наступлением темноты наша 6-я батарея произвела смену позиции, чтобы участвовать в штурме главного объекта немецкой обороны.

Здесь я должен уточнить, что карт Большого Берлина у нас оказалось мало, на всех офицеров не хватало. Командующий артиллерией корпуса пообещал нам, что он выдаст нам некоторое количество карт дополнительно. Указали координаты, и я с двумя автоматчиками отправился в штакор. Это был уже “тыл”. Я стал свидетелем того, как цивильные берлинцы, старые и малые, начали выбираться из подвалов и других укрытий. У афишной тумбы уже толпилось до десятка немцев, они читали наклеенный там приказ коменданта города. Возвращаясь с пачкой карт, полученных в штабе корпуса, я увидел порядочную толпу. Стоял грузовик, и двое наших солдат выдавали немцам хлеб и консервы. Под напором голодной толпы солдаты растерялись. Подбирая немецкие слова, я крикнул, призывая соблюдать порядок. Мгновенно люди вытянулись в цепочку: слова мои подействовали.

В сторонке, не решаясь подойти к толпе, стояла ветхая старушка с девочкой 10–12 лет. Обращаясь ко мне, офицеру, старушка стала что-то лепетать. Фразы ее можно было понять и без перевода — от голода у нее блестели глаза. Рот у ее внучки был раскрыт, она делала глотательные движения. Я взял у солдат из ящика банку консервов, буханку хлеба и отдал старой женщине. “Данке шён, данке шён”, — шептала старушка, а девочка протянула руку, и на раскрытой ладошке лежали золотые женские часики. Я сделал отрицательный жест рукой, как мог, пояснил, что вот-вот стрельба закончится. Вся толпа стояла тихо и смотрела на меня, как на чудотворца. Снабженцы объяснили мне, что раздача продуктов ведется по приказу советского коменданта. В тот день Берзарин накормить берлинцев не мог, конечно, но он сеял надежду на спасение…