Читать книгу "Ленинградский фронт - Леонид Маляров"

Мне оказала очень большую помощь Фаина Павловна Лаврова, которая командовала девочками-медиками. Сколько у них было храбрости, мужества! Я как-то сказал, что если бы наша часть состояла в большинстве из девушек, то победа была бы раньше. Не было случая, чтобы по вине медицинской службы не оказали своевременной помощи, не было эпидемических заболеваний.

Под Нарвой я первый раз увидел пленных немцев. Смотрю: идет группа. Холод — 37 градусов мороза, у них курточки серого мышиного цвета, утепленные, правда. Ботинки вставлены в галоши, плетенные то ли из соломы, то ли из лыка — эрзац-валенки называются. На головах пилотки, а сверху пилоток шали.

Один из пленных оказался русским. У нас девочка, санитарный инструктор, узнала его. Говорит: «Мы вместе с ним работали на заводе». Она стала задавать ему вопросы, но он не отвечал, стыдно было.

Коршунов Александр

Началась сильная пальба. Впереди Пулковские высоты все в огне, и ракеты сыплются прямо кучами. Нам дали команду — идти за танками. Сначала в Пулково, потом в деревню Виттолово. Там бои были сильные — Виттоловский котел, очень много солдат погибло, но немцев оттуда выгнали. Потом мы шли на Гатчину, сам город обошли у Вороньей горы. Тут мы остановились немножко, передохнули и нам сказали забираться на гору. Я прямо с пулеметом шел. Плачу, устал тащить его, а идти надо. На ночь мы остановились в большом противотанковом рву, утром должны были идти в атаку. Ночь была лунная, светлая, смотрим: немцы идут, два эшелона. Командир подбегает ко мне, говорит: «Пулеметчик, давай огонь». Я отвечаю: «Товарищ командир, не могу, ну не стреляет, замерз совсем». А он на меня кричит: «Я тебя застрелю, если сорвешь мне бой». Что делать? Ну, я взял, пописал на пулемет, и он заработал. Немцы отступили. Наши кричат: «Вперед, в атаку!» Все побежали. Так добрались до Сусанино. Там переночевали и рано утром, еще темно было, пошли на Вырицу. В Вырице сразу всех кинули в бой. Немцы отходили. В некоторых районах завязывались сильные бои, нам очень доставалось там. Бились за каждую деревню, за каждый огневой пункт.

Мой самый тяжелый бой — это освобождение Ленинграда. Много там погибло и наших, и немцев. Мы штурмовали, они шли на нас, мы стреляли в них из траншей, из землянок. Там все так перемешалось, что жуть стояла.

Широкогоров Иван

Я попал в 30-ю гвардейскую танковую бригаду[48], в мотострелковый батальон сначала командиром взвода, потом стал командиром роты. С этой бригадой пошел 15 января 1944 года от Пулковских высот на Красное Село, дальше — на Русско-Высоцкое, оттуда — на Красную Мызу, там бригада получила задание перерезать отступление немцев из Гатчины в Прибалтику, занять населенные пункты Большие Губаницы и Волосово. Мы пришли уже под вечер в Губаницы. Завязался жестокий бой. Мы шли в атаку вместе с танками. На каждом танке разместились автоматчики, как второй экипаж. Деревня горела, и мы были освещены, как будто днем. А когда летит на тебя рой трассирующих пуль, хочешь, не хочешь, но испытываешь страх. Наш командир бригады полковник Хрустицкий дал команду: «Делай, как я!» и устремился в бой. Его танк подбили, Хрустицкий сгорел вместе с экипажем. Губаницы и Волосово мы взяли в 9 часов утра 27 января. Битва была ожесточенная. Мы в этом бою потеряли много машин, из 43 танков Т-34 осталось всего 19. Хрустицкому Владиславу Владиславовичу посмертно присвоили звание Героя Советского Союза.

Муштаков Порфирий

Новгородско-Лужская операция начиналась так: главный удар — севернее Новгорода, с нашего плацдарма западнее реки Волхов. Второй удар, одновременно с первым, — с юга. Это не мощный удар, но очень эффективный. «Катюши» дали такие залпы, которых фашисты просто не ожидали. 14 января по единому стратегическому замыслу Волховский и Ленинградский фронты начали наступление. 2-я ударная армия была переброшена на Ораниенбаумский плацдарм, и тоже начала наступление. Фашисты стали метаться, но было уже поздно.

Я наблюдал, как «катюши» били по опорным пунктам. Представляете, тысячи снарядов вылетели за какие-то минуты. Все горело, разрушалось. И когда я за передовым танком двигался и опорные пункты рассматривал, это была картина… Поражение немцев было потрясающим.

Мне приходилось допрашивать одного гауптмана — капитана, командира разведывательной бригады. Он перенес наш массированный огневой удар реактивных систем и ствольной артиллерии. Когда я его спрашивал, как он это пережил, он схватился за голову и сказал: «О! Что-то страшное, что-то страшное. У вас и бог за Сталина!» Я ему говорю: «Варум? Найн-найн. Их бин атеист».

Белоусова Татьяна

В 1944 году, после снятия блокады Ленинграда, наша дивизия получила название Красносельская, а полки стали именоваться Ленинградскими.

Перед решительным боем была такая артподготовка, что мы все оглохли. После нее как-то быстро мы стали двигаться.

Было 3 замечательных дня, которые сохранились в моей памяти. Это 12 января, когда прорвали блокаду Ленинграда, 14 января, когда полностью сняли блокаду, и 9 мая, когда кончилась война. Это самые счастливые дни во время войны. Все с ума сходили, прыгали, радовались, целовались. Стреляли в воздух из чего только возможно было. Обнимали друг друга.

Новоселов Николай

Я участвовал в снятии блокады Ленинграда на Ораниенбаумском пятачке со 140-й бригадой ПВО. Командовал ею тогда майор Бушков Анатолий Николаевич. Позже он стал генерал-полковником, чудесный человек был, хороший командир. После освобождения Ленинграда мы продвинулись к Усть-Луге, тогда меня назначили флагманским специалистом по связи. В скором времени меня направили на учебу в Ленинград. Ленинградцы, конечно, каждого военнослужащего встречали великолепно. Отношение гражданского населения к военным морякам и так было особенным, но тут творилось что-то невероятное. Встреча была исключительная.

Скворцов Александр

Стояли мы в Дачном с 85-й дивизией[49] до начала наступления в 1944-м.

В 1943 году нас отвели в деревню помыться из шланга водичкой тепленькой, потому что грязные были, конечно. Дали подворотнички. После этого привели обратно, и начали мы открыто готовиться к наступлению. У нас уже было достаточно вооружения, мы стреляли, не считая патронов. Немцы начали побаиваться.