Читать книгу "Королевские милости - Кен Лю"

– Ты слишком много времени проводишь с моим мужем, – улыбнулась Джиа. – Даже успел перенять его грубые шутки.

Пока они пили чай и ели бамбуковыми палочками сушеные кусочки манго и полоски вяленой трески, Мата рассказал Куни про заявление короля Туфи.

– Король Гэфики! – удивленно повторил Куни. – Это точно приведет в восторг солдат и офицеров.

– Даже не сомневайся.

– Брат, как можно оставаться таким спокойным? Разве ты не понимаешь, что король Туфи имел в виду тебя, когда давал свое обещание?

Мата ухмыльнулся.

– У нас много героев. И кто знает, кого боги осчастливят наградой?

Куни покачал головой.

– Не стоит так принижать собственные достоинства: надо сражаться за место под солнцем.

Мата рассмеялся, обрадовавшись такой вере друга и в то же время слегка смутившись.

– Сейчас я рассчитываю лишь на то, что король Туфи сделает меня главнокомандующим объединенной армии для сражения на Волчьей Лапе, чтобы мой дядя мог остаться в Чарузе: он заслужил отдых, да и король будет чувствовать себя спокойнее, зная, что находится под защитой маршала.

– Я поеду с тобой. Мы отличная пара.

Мата действительно нравилось сражаться вместе с Куни. Может, как воин он и не слишком умелый, зато прямо-таки кладезь идей.

Куни и Джиа обменялись заговорщическими взглядами, Джиа покраснела, а Куни наклонился к Мата и шепнул:

– Возможно, скоро на свет появится еще один маленький Гару.

– А вы тут, я смотрю, время зря не теряли. – Мата поднял чашку с чаем и отсалютовал счастливой паре.

– Мы, Гару, как одуванчики: размножаемся, не обращая внимания на погоду. – Куни ласково погладил Джиа по спине, а она обратила полный нежности взгляд на ребенка, которого передал ей Мата.

И пусть стены этого дома были голыми, всюду гуляли сквозняки, но Мата подумал, что здесь гораздо теплее, чем в каменных залах дворца короля Туфи, где полно роскошных гобеленов, а полчища слуг готовы исполнить любое твое желание.

Дети его никогда особо не интересовали, но в последнее время он частенько бывал в обществе принцессы Кикоми и в голове у него нет-нет да и появлялись не имевшие отношения к военной стратегии и тактике мысли.

Глава 27

Кикоми

Чаруза, девятый месяц четвертого года Праведной Силы

Пока армия готовилась выступить к Волчьей Лапе, Чаруза полнилась сплетнями о принцессе Кикоми. Ослепительную красавицу часто видели в обществе молодого генерала Мата Цзинду. Выглядела пара потрясающе: Мата казался всем ожившим Фитовео, а Кикоми была прекрасна, точно Тутутика. Лучшего союза и не придумаешь.

Мата никогда не считал себя способным на утонченные чувства, но когда видел принцессу, сердце его начинало трепетать, дыхание прерывалось, совсем как в древних балладах, а когда смотрел в ее глаза, ему казалось, будто время остановилось, и хотелось лишь одного – сидеть вот так, рядом, и любоваться ее красотой.

Но больше всего Мата нравилось ее слушать. Кикоми говорила таким тихим голосом, что ему часто приходилось придвигаться поближе, чтобы разобрать слова, и тогда его окутывал цветочный запах – тропический, роскошный и пьянящий. Казалось, она ласкает его своим голосом, гладит лицо, перебирает волосы, нежно проникает в сердце.

Кикоми рассказывала о своем детстве на Аралуджи, о том, как трудно было жить принцессой, лишенной королевства. Она выросла в семье одного из преданных ее деду придворных и, хотя мечтала считать себя дочерью богатого купца, как ее приемные сестры, ей не давали забыть о тех обязанностях, которые накладывает королевская кровь.

Народ Аму продолжал считать ее своей принцессой, несмотря на то что у нее больше не было ни дворца, ни трона. Она танцевала в первом ряду во время больших праздников, утешала аристократов, которые сожалели об ушедшем величии королевства, и ходила в лучшие школы Мюнинга вместе с братьями и сестрами, где читала классические тексты на ано, училась петь и играть на кокосовой лютне. Титул принцессы она носила точно старый плащ, с которым связано множество сентиментальных воспоминаний: слишком потрепанный, чтобы согреть, но дорогой сердцу настолько, что невозможно выбросить.

Потом началось восстание, и за один день жизнь Кикоми изменилась так, что ей казалось, будто она попала в сказку. Министры ей кланялись, слуги со всеми почестями перенесли ее портшез во дворец Мюнинга, и все старые ритуалы и церемонии снова ожили. Вокруг нее выросла невидимая стена – титул принцессы не только давал огромные привилегии, но и давил тяжким грузом.

Мата прекрасно понимал, что она имела в виду, когда говорила про свои обязательства, про ушедшую древнюю славу и новые, трудноисполнимые мечты и надежды. Такое не дано понять тем, кто, как Куни Гару, родился в обычной семье и кого не лишали наследственного права. Для Мата Куни был братом, но Кикоми могла заглянуть в его сердце и увидеть, что он чувствует. Мата никогда не испытывал такой поразительной близости с другим живым существом, даже со своим дядей Фином.

– Ты похож на меня, – сказала Кикоми. – Всю жизнь тебе говорили, каким ты должен быть, рисовали образ, к которому тебе следовало стремиться. А ты когда-нибудь думал о том, чего хочешь сам? Только ты, обычный Мата, а не последний представитель клана Цзинду?

– До нынешнего момента нет.

Мата покачал головой и вернулся в реальность из мечтательного состояния, в которое обычно погружался рядом с Кикоми, поскольку оставался верен приличиям и пристойности и имел самые серьезные намерения. Прежде всего следовало познакомить ее с дядей, герцогом Таноа и маршалом Кокру, получить его благословение, а уже потом просить ее руки у короля Понадому.

Кикоми поднялась из позы глубокого «джири», глядя, как высокая фигура Мата исчезает в конце коридора, и, закрыв дверь, прислонилась к ней, с выражением глубочайшей печали на лице. Кикоми скорбела о своей свободе и потере самой себя.

Глупец капитан Кано То думал, что причиной «чудесного» спасения их с королем стала его храбрость.

«Я заключила сделку».

Больше всего Кикоми причиняло боль то, что в Мата ей нравилось все: смущение, сдержанность, неловкость, искренняя, без прикрас, речь, открытое лицо, на котором были написаны все его чувства. Она даже оправдывала его недостатки: вспыльчивость, хрупкую гордость, чрезмерное чувство чести, – которые со временем могли превратиться в достоинства, в истинное благородство.

«Неужели он не видит фальши в моих улыбках? Неужели верит в мою искреннюю привязанность?»

Кикоми была не слишком хорошо знакома с искусством обольщения – по правде говоря, она всегда его презирала, и с Киндо Мараной поспешила, – но сейчас у нее все получалось просто замечательно. Причина была столь очевидной, что Кикоми всякий раз, когда она возникала в сознании, пыталась ее отрицать: ведь, возможно, она вовсе не притворялась. И от этого ей было только хуже.