Читать книгу "Тень мальчика - Карл-Йоганн Вальгрен"

– А пятьдесят миллионов? Откуда взялись пятьдесят миллионов?

– Частично от Джоеля Клингберга, частично – от зарубежных охранных предприятий, которые начали интересоваться проектом. Деньги переводили через Клингберга, чтобы избежать прямой наводки на Юлина. Деньги отмывались на Виргинских островах, а потом поступали на один из счетов Юлина. А потом произошла эта история с женой Клингберга… Она изменяла ему с его же дядей, и пошла в ход машина мести.

– А как ему удалось вовлечь Юлина в убийство жены?

– Юлин был у него на крючке. Они уже много лет зависели друг от друга, Юлин и семья Клингберг. Скорее всего, Джоель пригрозил перекрыть денежный кран. Мы точно не знаем, а спросить уже не у кого.

Линкс встал и отложил пистолет. Теперь Катц в проникающем через иллюминатор свете фонаря на пирсе мог его разглядеть. Лет семидесяти, но выглядит хорошо, в прекрасной физической форме. Старый шрам на шее от какого-то колющего оружия. Человек, который недавно убил другого – Джоеля Клингберга. Только чтобы спасти свою шкуру. И вряд ли испытывал при этом какие-то угрызения совести.

Линкс вынул из кармана паспорт и положил на стол пред Катцем. Русский паспорт.

– Вопрос только в том, что делать с вами, дорогой господин Катц. Есть два пути… Сейчас вы, как я понимаю, вовсе не Катц, а русский журналист Игорь Либерман. Семьи нет, никто вас не ждет. Пятьдесят миллионов лежат на безымянном счету в Банко Популяр Доминикано. Для нас ничего не стоит внести изменения, и вы вдруг становитесь богаче на, скажем так, на пятнадцать миллионов крон. А если вам не нравится Вест-Индия… что ж, можете последовать за моими друзьями, на родину предков, так сказать.

Он почти все про меня знает, подумал Данни. Наблюдал за мной все эти годы, как исследователь наблюдает за передвижениями инфузории под объективом микроскопа.

– А другая альтернатива?

– Мы приводим в порядок хаос, оставленный Клингбергом. С вас снимают все подозрения, ваше имя ничем не запятнано, вы продолжаете жить в Стокгольме… но при одном условии – будете работать на нас. Должен признаться – ваши подвиги произвели на меня впечатление.

– А если я скажу нет?

– Будет непросто. Очень скоро вам придется помогать вашему другу, которому грозят большие неприятности.

Он замолчал, давая Катцу время сообразить, что он имеет в виду.

– В любом случае… главное требование остается прежним: мы никогда с вами не встречались.

Стокгольм, июнь 2012

Они сидели в гостиной у Йормы, в его квартире в Мидсоммаркрансен. Последняя неделя июня, до отвращения светлая ночь. Из открытой балконной двери струилась прохлада.

– О чем ты думаешь?

Голос Эвы. Совсем рядом… она налила ему рома из привезенной из Санта-Доминго бутылки: гаитянский «Барбанкур».

– Ни о чем…

– Точно? А вид такой, будто о чем-то думаешь.

– Точно-точно. Ни о чем.

Они знали уже почти все. Данни рассказал все в подробностях, за исключением встречи с Линксом. Клингберга больше нет, он знает это из достоверного источника, хотя открыть его не может. Рассказал про Ингрид, юношескую подружку Клингберга, рассказал, что видел на заброшенной сахарной плантации, рассказал, что похищение Кристофера инсценировал не кто иной, как Густав Клингберг. Они задавали вопросы, а он отвечал – настолько, насколько мог. Потом разговоры выдохлись. Они тоже устали, подумал Данни. Здесь им тоже пришлось несладко.

– Звезда Давида… ты носил ее, когда тебе было шестнадцать. – Эва потрогала шестиконечную золотую звездочку у него на шее.

– Отец подарил на бар-мицву. Лет тридцать не носил, а сейчас нашел и надел.

Почему-то в последнее время он очень много думал про Беньямина. Катцу было всего четырнадцать, когда умер отец, и помнил он его плохо. А может быть, подсознательно и не хотел вспоминать – слишком тяжело.

Он закрыл глаза и увидел отца в синагоге на Санкт-Паульсгатан. Данни вызвали для благословления Торы, и он должен был прочитать стих из Торы на иврите. С какой гордостью смотрел отец, как он укрепляет тфилин на лбу, как повязывает шель яд вокруг правой руки, потому что он левша и правая рука у него слабее, и накидывает на плечи талит[15]… первый и последний раз в жизни. Отец тогда сиял как солнце, сидел в самом первом ряду, а через полгода его не стало.

Родители… в Санто-Доминго они являлись ему и наводили на мысли, которых у него раньше никогда не было. Почему они бросили его на произвол судьбы, почему все время переезжали с места на место? Откуда взялась его деструктивная вспыльчивость? И правда ли, что отец убил человека ради паспорта? Анн, его мать, была на пятнадцать лет моложе отца, но и ее Данни знал не очень хорошо. Родители существовали друг для друга, спина к спине перед враждебным, как им казалось, миром, а сына держали на расстоянии.

Ему стало холодно. Эва заметила, пошла и закрыла балконную дверь.

– И еще я вот что хочу узнать… Помнишь, файл, который ты нашел в компьютере Клингберга… где он связывает смерть родителей с похищением брата.

– Хотел отвести от себя подозрения. Он же не знал, как все повернется… действовал импульсивно. А потом повзрослел, набрался ума и понял, что на тот случай, если кто-то начнет копать поглубже, неплохо иметь в компьютере вроде бы кодированные, а на самом деле легко читаемые файлы, подтверждающие его невиновность.

Йорма, повернувшись на вращающемся рояльном стуле, кивнул.

– Конечно… откроет файл и скажет: смотрите, я ничего не имею с этим общего. При чем тут я?

– Что-то в этом роде…

Какой-то странный голос у Йормы. Впрочем, он уже прилично принял на грудь этого рома, вполне мог и закосеть.

– И Юнас Окессон… наверняка есть еще и другие наркоманы, с которыми Юлин ставил свои эксперименты.

Может быть… вполне может быть, что они многое и не знают. И никогда не узнают. Линкс наверняка уничтожил все следы.

Йорма опять начал играть. Данни следил за его руками. Левая словно жила своей жизнью, спокойные, иногда мягко синкопированные аккорды сопровождали неслыханной красоты ностальгическую мелодию правой. Кажется, это Кармайкл.

Почувствовал у себя на талии руку Эвы, но притворился, что не заметил.

Не сделал ли он ошибку, не оставшись в Санто-Доминго? Данни прожил в отеле еще две недели, по-прежнему под именем Игоря Либермана. Гулял по набережной и прикидывал, как это – жить в чужой стране под чужой фамилией. Линкс был прав – у него не было ни семьи, ни родственников, никто не будет о нем тосковать, кроме двоих, и эти двое сейчас рядом с ним. Йорма и Эва.

Другая фамилия, другой человек, другая жизнь… разве не об этом он мечтал всю жизнь? С пятнадцатью миллионами стартового капитала? Почему он не воспользовался шансом?