Читать книгу "Заговор - Май Цзя"

Нет никого!

Хм, мне всегда отец казался непонятным, загадочным, удивительным и глубоким. Возможно, ты спросишь, правда ли это. Я отвечу: да, правда, все правда. Но я и сама волей-неволей ставлю под сомнение истинность этого, ведь это было слишком необычно.

День третий.

<…>

День уже клонится к вечеру, а трое моих коллег еще не пришли на работу. Возможно, они и не придут. Льет дождь, и это причина, по которой они не придут. Такая причина в качестве объяснений тоже работает, по крайней мере у нас тут. Но я вспоминаю отца – что было для него уважительной причиной не ходить на работу? Не могу вспомнить ни одного раза, когда он не пошел бы за красную стену, ни единого дня. Даже если мы упрашивали: «Папа, возьми сегодня отгул, ты нужен маме» – или какие-то дела дома требовали его присутствия целый день или полдня. Тогда отец останавливался и, стоя там, начинал размышлять. Ты стоишь и умоляющим взглядом смотришь на него, надеясь, что твой взгляд заставит его остаться. Но отец не смотрел на тебя, он специально отводил глаза, смотрел на часы или на небо и никак не мог решить – уйти или остаться. И каждый раз, когда ты думал, что уж сегодня-то он останется, бросался вперед, хватал шляпу, которую он собирался надеть, чтобы повесить ее обратно на вешалку, отец, словно вдруг принимал решение, забирал у тебя шляпу и решительно говорил:

– Нет, мне все-таки надо идти.

И так было всегда.

Причины, по которым отец отказывал нам, всегда были простыми, но весомыми, а вот предлоги, под которыми мы пытались оставить его дома, были хотя и многочисленными, но совершенно бесполезными. И даже когда мама серьезно заболела, и в тот день, когда она покинула нас навсегда, он не остался, чтобы провести с ней целый день. Моя мама умерла от болезни; ты, наверное, не знал об этом, это было за год до твоего появления здесь.

На самом деле, как я вспоминаю, симптомы маминой болезни проявились довольно рано. Я помню, весной того года у нее внезапно заболел живот. И мы тогда не обратили на это внимания, да и мать тоже не придавала значения, полагая, что это просто болезнь желудка. Когда начинались боли, она пила сладкую кипяченую воду и принимала пару болеутоляющих таблеток. Боль проходила, она забывала об этом и шла на работу, как обычно. Насколько мне известно, мама раньше работала в организации провинциального уровня и после того, как вышла замуж за отца, перевелась в это учреждение, но не в подразделение 701, а в другой отдел, который находился в десяти с лишним ли. Каждый день надо было ехать и туда, и обратно на велосипеде, отвозить нас обоих в школу, готовить нам, мыть посуду, десять лет пролетели как один день. Честно говоря, в моей памяти сохранилось то, что наша семья поддерживалась именно благодаря матери. Отец же никогда не интересовался делами семьи. Тебе ведь известно, что район, где мы жили, был всего в четырех-пяти ли от красной стены, максимум в получасе ходьбы, но отец редко возвращался домой, самое большее – раз в месяц, да и то приходил поздно вечером, а утром уже спешил обратно. Я помню, как однажды вечером – отец давно уже не был дома – мы ужинали в столовой, и уши у матери словно обрели глаза. Отец был в нескольких десятках метров от дома, мы ничего не чувствовали, а мама моментально расслышала и сказала нам:

– Ваш отец вернулся!

Она отложила пиалу и палочки и пошла на кухню, готовясь встречать отца. Мы решили, что она просто слишком давно его ждет, соскучилась, вот у нее и возникла галлюцинация. Но когда она вышла из кухни с тазиком воды для умывания, мы действительно услышали тяжелую поступь отца…

Дома отец постоянно молчал с холодным выражением лица, он не походил ни на мужа, ни на отца. Он никогда не садился с нами поговорить, обращался к нам в приказном тоне, коротко и ясно, спорить было нельзя. Поэтому, когда он появлялся в доме, атмосфера сразу же становилась напряженной, мы ходили на цыпочках, говорили шепотом, опасаясь задеть отца. Если это случалось, он сердился, выходил из себя, и мать, вторя ему, тоже выговаривала нам. Выбирая между нами и им, она всегда была на его стороне. Вот скажи, не странно ли это? Могу сказать, что он был самым счастливым мужем на земле, он получал от брака многое. Вся жизнь матери без остатка принадлежала ему. Как будто отец посвятил свою жизнь тому, что происходило за красной стеной, а мать – ему, который был поглощен жизнью за стеной!

Я все никак не могу найти подходящего объяснения всему в жизни и тому, что происходит вокруг. Взять, к примеру, мать. Казалось, что она от рождения принадлежит ему. Но вышла она за него замуж не потому, что любила его или он любил ее, а из-за «революционной необходимости». Мать рассказывала, что раньше в организации, где работал отец, супругов подыскивала сама организация, проверяя политическую базу, социальную, семью, нынешнюю жизнь и прошлую и так далее. Так мать и просватали за отца, ей на тот момент было всего двадцать два года, а ему уже за тридцать. А еще мама говорила, что до свадьбы видела отца всего лишь один раз и они даже и парой слов не перекинулись. Представляю, как был смущен тогда отец, скорее всего, он даже не осмеливался поднять голову и взглянуть на нее. Он терялся, когда приходилось выходить за красную стену. Казалось, он был не из этого мира, не из мира людей, а пришел из дистиллятора, откуда-то извне, из какого-то тайного уголка. И если его выталкивали из-за стены в нормальную жизнь, выставляли на солнце, он превращался в рыбу, выкинутую на берег. Можно представить, насколько ему было неловко и затруднительно в этой ситуации. Удивительно, но мать вышла за него через месяц после знакомства.

Мама доверяла организации даже больше, чем своим собственным родителям. Я слышала, что бабушка – ее мама – была против этой свадьбы, но дед был согласен. Он был старым красноармейцем, с самого детства остался сиротой, в четырнадцать лет примкнул к революционному движению, партия воспитала его, дала образование, возможность создать семью и жить счастливой жизнью. Он не только сам был благодарен партии и организации, но и требовал от детей того же: чтобы партия и организация были для них ближе, чем даже собственные родители. Поэтому мама с самого детства доверяла организации, и если они ей сказали, что отец такой замечательный, то она верила, а если говорили, что отец в том-то необыкновенный, она ни секунды не сомневалась. Одним словом, свадьба моих отца и матери была не по любви, а исходила из революционной необходимости. Можно сказать, что мать восприняла свое замужество как политическую задачу. Надо отдать всю свою жизнь? Хорошо, ни слова не скажу.

Боли в животе обострились к маю (тысяча девятьсот семьдесят третьего года), боль была такой, что мать, покрываясь потом, падала в обморок и долго не могла прийти в себя. Абин в то время служил в армии, а я, будучи представителем образованной молодежи, работала в селе[58], которое хотя и было не слишком далеко – в соседнем уезде, но все равно дорога туда-обратно составляла примерно сто ли. Поэтому я редко, раз в месяц, бывала дома, приезжала и на следующий день уже уезжала обратно и о болезни матери даже не знала. И отец тоже был не в курсе. Нельзя сказать, что он не знал, что мать болеет, он и своей собственной болезни не заметил бы. А тем более мать скрывала от него. Подумай только, мать всю жизнь заботилась о нас, а в тот момент, когда настала наша очередь заботиться о ней, мы все не выполнили свой долг. Что касается самой мамы, она была так поглощена заботой о нашей семье, о нас троих, разве в этих хлопотах у нее было время позаботиться о самой себе? Мы занимали все ее сердце, и там уже не оставалось места на саму себя. Моя мама, которая выросла в семье старого революционера и с детства считала партию и организацию более близкими, чем родителей, она отдала нам всю свою материнскую любовь, всю любовь мира, но она никогда не любила саму себя. Эх, мама, мама, как же ты устала от нашей необычной семьи! Ты тяжело заболела, но все равно скрывала от нас, лгала нам. Из-за болезни ты испытывала угрызения совести, как будто была виновата перед нами. Эх, мама, теперь я понимаю, что вы с отцом были одного поля ягоды, вы оба были самоотверженными людьми. Погрузившись в свои идеалы и мечты, вы отдавали свою кровь – каплю за каплей – до самого конца и только так чувствовали удовлетворение!