Читать книгу "Мост шпионов. Реальная история Джеймса Донована - Александр Север"

Письмо было датировано 5 февраля 1962 года и показано мне только в оригинале, то есть на немецком языке. Дривс признался, что не может перевести его дословно, а может лишь вкратце передать его содержание своими словами. Я попросил дать мне фотокопию оригинала и его точный перевод на английский язык. Фогель ответил, что у него нет фотокопировального оборудования, а затем, вызвав секретаря-стенографистку, сообщил мне, что она может перевести письмо только на французский или итальянский языки: в конторе у него нет ни одного человека, который мог бы сделать точный перевод на английский язык. По моей просьбе он велел этой девушке напечатать копию немецкого оригинала, которую он лично заверил своей подписью.

После краткого обсуждения письма я сказал Фогелю, что мне необходимо (для выработки собственного плана действий) получить простой ответ на простой вопрос: может ли теперь Фогель гарантировать, что, если предварительный план обмена, назначенного на вечер в среду, будет одобрен всеми сторонами, восточногерманские власти доставят Прайора в то же время и на то же место для тройного обмена?

– Безусловно, да, – ответил Фогель.

По окончании нашей беседы Фогель вызвал для нас такси, и все мы, уходя, попрощались с ним.

Мисс Абель и Дривс проводили меня на такси до станции на Фридрихштрассе. По дороге мисс Абель несколько раз пыталась узнать мое мнение о событиях этого дня, говоря, что ее матери очень «захочется узнать все новости». Я сказал ей, что, честно говоря, не могу заранее предсказать реакцию со стороны моего правительства. Однако, добавил я, если обещания, данные в этот день, будут выполнены добросовестно и быстро, то не исключена возможность, что мое правительство примет эти условия.

На станции «Фридрихштрассе» мы расстались.

Мне снова пришлось пройти через посты восточногерманской пограничной охраны.

Пообедав в тихом кафе, я вернулся домой и собирался лечь спать, как вдруг пришел Боб. По незарегистрированному западноберлинскому телефону, номер которого я сообщил только Шишкину, было получено сообщение для меня. Из телефонной будки, расположенной в Западном Берлине, звонил человек, говоривший по-немецки:

«Возникли непредвиденные осложнения. Должен срочно поговорить с вами в моей конторе в одиннадцать часов утра завтра, 6 февраля. Фогель».

Мы с Бобом обсудили значение этого сообщения, оба мы отнеслись к нему подозрительно. Я был твердо убежден, что если я на другой день в указанное время поеду в Восточный Берлин, то мне следует идти не к Фогелю, а неожиданно явиться к Шишкину, показать ему запись разговора и потребовать объяснений. Боб согласился с этим, а затем известил Вашингтон. Поздно ночью Вашингтон одобрил этот ход»156.

Вот что произошло на следующий день, 6 февраля 1961 года.

«В десять часов утра я снова тем же маршрутом отправился в Восточный Берлин и позвонил в двери советского консульства. Резкий голос спросил меня по-немецки, по какому делу я пришел, и громко повторил этот вопрос, но я никак не мог понять, откуда слышится этот голос. Наконец я заметил, что он, видимо, исходил из прорези над дверным звонком, и сказал:

– Я хотел бы видеть г-на Шишкина.

После небольшой паузы голос спросил:

– Вы говорите по-английски?

Я громко ответил:

– Именно по-английски я и говорю, и я хочу видеть г-на Шишкина.

Дверь автоматически открылась, и я вошел.

Минут через пятнадцать в комнату вошел Шишкин. Он извинился, что задержал меня, но выразил удивление по поводу моего «неожиданного визита». Он пригласил меня в кабинет, и я сообщил ему, что вчера, после разговора с ним, я по его совету отправился с мисс Абель и ее кузеном в адвокатскую контору Фогеля. Я рассказал ему об этом посещении, показал письмо от генерального прокурора Восточной Германии и сказал, что по возвращении в Западный Берлин я обо всем информировал Вашингтон. В моем донесении, продолжал я, говорилось, что, хотя первоначально мое правительство было заверено в возможности освобождения Пауэрса, Макинена и Прайора в обмен на Абеля, я рекомендовал принять сделанное мне теперь предложение об освобождении Пауэрса и Прайора, ибо из переданного мне Шишкиным московского письма я понял, что по мере улучшения отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом в недалеком будущем можно будет ожидать и помилования Макинена. Шишкин кивнул. Я сказал, что после этого мое правительство известило меня о своей готовности принять советское предложение об обмене Пауэрса и Прайора на Абеля, учитывая, что Макинен будет вскоре также освобожден.

Наконец, я рассказал Шишкину о загадочном телефонном сообщении, полученном ночью от Фогеля, и о том, что оно было передано в Вашингтон и сорвало все наши планы. Я передал Шишкину стенограмму этого сообщения. Он был удивлен:

– Какое странное сообщение! Что же оно означает?

Я ответил, что для выяснения этого я и нанес столь ранний визит Шишкину, поскольку сообщение было получено по телефону, номер которого я дал только ему во время нашей первой встречи в субботу.

Я выразил надежду, что Советское правительство не намерено отказываться от своей позиции, которую оно изложило в полученном из Москвы накануне сообщении. Ибо, полностью полагаясь на это сообщение, я окончательно договорился с Фогелем и мисс Абель и рекомендовал этот план Вашингтону, который его одобрил. Я добавил, что теперь уже все готово для доставки Абеля в Берлин для обмена.

Шишкин откинулся на спинку стула и торжественно заявил, что Советское правительство не имеет привычки менять однажды занятую им позицию. Он сказал, что хочет снова подтвердить готовность его правительства обменять Пауэрса на Абеля, но должен еще раз подчеркнуть, что вопрос о Фредерике Прайоре не входит в компетенцию Советского правительства.

Подумав минуту, Шишкин сказал:

– Мне кажется, коль скоро вы получили это сообщение от Фогеля, вы должны к нему же и пойти в контору. После разговора с ним вы можете, если пожелаете, вернуться сюда сегодня в любое время дня.

Я спросил, не может ли он позвонить Фогелю и, чтобы ускорить дело, вызвать его сюда, в советское посольство. Шишкин ответил, что он иногда встречается по официальным делам с министром юстиции Восточной Германии, но, к сожалению, беседовать с частным восточногерманским адвокатом для советского официального представителя было бы крайне неуместно.

– По прошлой встрече с Фогелем я знаю, что во время переговоров с ним мне следовало бы иметь переводчика, – сказал я, – и в этом смысле ваше присутствие здесь на встрече было бы очень ценным. К тому же мне придется ехать на такси в его контору одному, и я не могу заплатить за проезд, так как у меня только несколько западногерманских марок, а здесь они считаются контрабандной валютой.

Шишкин ответил, что лично он не может помочь мне в качестве переводчика, но уверен, что у меня не будет никаких трудностей.

После бесплодного пятнадцатиминутного ожидания такси у здания посольства я пошел пешком по снежным сугробам к вокзалу на Фридрихштрассе, где и нашел такси. Мы доехали до конторы Фогеля, и шофер молча взял мои западногерманские марки. В конторе я увидел только Дривса. Он сказал, что мисс Абель не придет. Она расстроена возникшими трудностями, о которых сообщил Фогель, и к тому же «ухаживает за матерью».