Читать книгу "Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева"

Забавное у него все-таки прозвище – Фримус. А еще болеезабавно, что его до сих пор так называют и даже представляют незнакомым людям.А может быть, настоящее его имя настолько неблагозвучно, что и сам Фримус, иродственники этого имени стыдятся? Хотя он, такое впечатление, и сам былудивлен, когда Жильбер назвал его прозвище. Странно, конечно, что не поправил.

Странно…

Алёна снова поскользнулась, и снова провизжали под ногамимелкие камушки, совершенно так же, как вчера они провизжали под ногами призракаНикиты Шершнева…

И точно так же внезапно, пугающе, как мелькнул он позавчерамимо крыльца, – точно так же мелькнула в голове Алёны догадка. Странная,парадоксальная – и в то же время совершенно очевидная.

Какого черта?! Зачем ты успокаиваешь себя этими бабскимиглупостями: призрак, призрак!.. Это был никакой не призрак, это был самыйнастоящий, реальный, подлинный и материальный Никита Шершнев.

Но успокойся: явился он сюда не по твою душу. И впрямь: никак,ну никак не разузнать ему, куда ты подевалась. Да и больно-то ты ему нужна!Русско-французский киллер прибыл в Мулен по совершенно конкретному делу: работуработать, выполнять заказ на убийство. Явился по следу своей жертвы, имякоторой – Дени Морт.

Или Фримус – это уж кому как больше нравится.

Франция, Париж, 80-е годы минувшего столетия

Из записок Викки Ламартин-Гренгуар

Мой муж, бесспорно, был одним из лучших среди тех людей,которых я встречала в своей жизни. Ни словом не поперечившись, он прервал нашесвадебное путешествие, и мы в наемном автомобиле спешно отправились в Турин,потому что там жил кузен моего мужа, авиатор, который брался доставить нас вПариж за несколько часов. Наверное, тот перелет – в 21-м году явлениебеспрецедентное! – должен был запомниться мне навсегда, но я не помню онем практически ничего, только то, что нас перед посадкой в самолет одевали вкакие-то особые прорезиненные и утепленные костюмы – в вышине ведь кудахолодней, чем на земле. Я напяливать это уродство отказалась – у меня былиочень теплые меха, подарок к свадьбе, я надеялась на них, – а Роберпилотный костюм все же надел – полагаю, чтобы повеселить меня, – и ему этоудалось. Недаром же я до сих пор помню этот эпизод!

Да, еще вот что осталось в памяти: поскольку воздушныепутешествия были в те времена чем-то совершенно невероятным и очень опасным,люди, отправляясь в полет, обычно писали завещания. Мы с Робером тоже написали:тут я узнала истинный размер его состояния, потому что перейти это состояниедолжно было ко мне.

Очень смешно, конечно: завещать мне свое имущество, если ямогу погибнуть одновременно с ним, с моим мужем! Я ему так и сказала.

– В самом деле! – усмехнулся Робер. – Ну чтоже, коли так, то в силе останется мое прежнее завещание.

– И каково же оно? Кто по нему наследует? –спросила я – не потому, что меня это очень волновало, а потому, что надо жебыло о чем-то говорить, ведь мертво молчать от страха за отца, от страшныхмыслей и предположений (я уже тогда не верила, что Анну убил отец, я предполагала,кто это мог сделать, единственный человек, кроме него!..) – молчать, повторяю,я уже устала. – Кто же по нему наследует?

– Один мой русский друг, – ответил Робер. –Человек, которому я обязан жизнью, который спас меня: сначала из подваловмосковской Чека, где за несколько дней до этого была расстреляна моя жена, дочьгенерала, воевавшего в то время против большевиков, – а потом избавил отголода и медленной смерти в Петрограде, переведя по льду Финского залива.

– Боже мой, – пробормотала я, глядя на мужанедоверчиво, – да неужели мир и в самом деле насколько тесен?

– Не понимаю, ты о чем? – поднял он, по своемуобыкновению, одну бровь, и я против воли улыбнулась: меня всегда забавляло точуднуе выражение, которое принимало его лицо.

– Готова держать пари, что я знаю твоегоспасителя, – отвечала я. – Это русский, верно? И зовут его НикитаШершнев.

– Ну да, – кивнул Робер, совсем не удивившись моейосведомленности. – Конечно, это он. Еще когда ты рассказывала мне о своемчудесном бегстве из России, я хотел спросить, как звали твоего проводника, нопотом вспомнил, что он…

Тут он вдруг умолк и с озабоченным видом принялся хлопатьсебя по карманам.

– Что? – спросила я. – Что – он? Что тывспомнил?

– Погоди! – с досадой сказал Робер. – Я невспомнил, а забыл! Я совершенно забыл: я ведь не протелеграфировал мэтруЗандстра, что мы летим самолетом, а не едем поездом! Он будет ждать нас несегодня, а только послезавтра. А я хочу, чтобы он встретил нас на летном поле вРуасси[26] и немедленно сообщил все новости. Погоди, я сейчаснапишу телеграмму и попрошу Антуана ее тотчас отправить.

Он вытащил блокнот, потом долго искал вечное перо и наконецпринялся сосредоточенно писать.

Антуаном звался его кузен – тот самый, который занималсявоздушными перевозками пассажиров и устраивал наш отлет, а мэтр Зандстра – этобыл поверенный моего мужа. Он также вел теперь все дела моего отца, и Роберзасыпал его телеграммами, требовал нанять лучшего адвоката, добитьсяосвобождения отца под залог и всякое такое. К тому же Робер беспрестанносвязывался с Зандстра по телефону, хотя, что и говорить, междугородняя, аособенно международная связь в то время оставляла желать лучшего и была дорогабаснословно. Но мой муж только плечами пожимал, когда кто-то заикался об этом.Он всегда считал, что деньги – это средство, а не цель, и относился к ним небез презрения.

– Есть два сорта людей, – говорил он. – Одниготовы склеивать кредитку, чтобы скорее ее потратить, другие ломают пополамсантим, чтобы дольше жить на него. Я принадлежу к первым, хоть и жалею вторых,а они, наверное, осуждают меня. Но ведь ничего не поделаешь, раз уж Творецтаким меня создал.

Я и сама всегда относилась к деньгам свысока, даже когдабедствовала, поэтому понимала его.

Но я отвлеклась… Точно так же, как тогда написание этойсрочной телеграммы Зандстра отвлекло меня, я вновь забеспокоилась об участиотца и не задумалась вот над чем: а ведь Робер буквально час назадтелефонировал Зандстра из кабинета Антуана… Я, правда, при разговоре неприсутствовала, мой муж меня оберегал и предоставлял мне строго дозированную итщательно просеянную информацию… Но неужели он забыл предупредить Зандстра онашем приезде? Впрочем, у меня осталось впечатление, что мужу просто нехотелось говорить о Никите, и я, дура такая, решила, что он догадывался о моейлюбви и просто не хотел тревожить мои чувства, а может быть, все же ревновал.