Читать книгу "До встречи в СССР! Империя Добра - Сергей Кремлев"

За этой сухой статистикой — и эпопея подвигов в труде и на фронте, и трагедия разрухи, и драма реконструкции России. Причём даже из этой, далеко не полной, статистики видно, что у советского народа к началу 60-х годов были все основания надеяться в будущем лишь на счастье и на всё более умную и богатую жизнь.

Между прочим, для тех, кто любит обувать среднего жителя Российской империи в сапоги, сообщаю, что или они сами обувают других — в лапти , или кто-то обувает их, потому что в России в 1913 году производилось всего 60 миллионов пар кожаной обуви при населении более чем вдвое большем. То есть на одного жителя приходился в среднем всего один сапог, а не пара. Только к 1937 году средний житель СССР получил одну полную усреднённую пару, поскольку в том году было произведено 182,9 миллиона пар кожаной обуви — в среднем чуть более одной пары на душу населения.

В 1945 году производство упало до 63,1 миллиона пар, но к 1950 году поднялось до 203,0 миллиона пар. В 1961 году СССР произвёл уже 442,4 миллиона пар кожаной обуви.

Я НЕ БУДУ далее оперировать цифрами нашего роста в 60-е, в 70-е и даже в первой половине 80-х годов. Скажу лишь, что какой-то умный негодяй назвал 70-е годы годами застоя , и словцо привилось. Однако если иметь в виду и темпы роста, и абсолютные, и душевые показатели развития советской экономики даже в «брежневские» годы, то можно сказать одно: дай бог такого «застоя» не то что малахольной «Россиянии», но любой вполне развитой стране. Одних квартир, начиная с шестидесятых годов, СССР строил по два с лишним миллиона в год, и хотя к 1985 году количество сдаваемых за год квартир несколько снизилось, но всё равно находилось на отметке примерно два миллиона квартир в год!

В 1975 году только в РСФСР было сдано почти 62 миллиона квадратных метров жилой площади. В «Россиянии» в 2000 году было сдано 30 миллионов, и лишь в 2007 году была достигнута цифра в 61 миллион — через тридцать лет после того, как эта цифра стала нормой в советской Российской Федерации!

Впрочем, довольно цифр! Обратимся к некоторым фактам…

Я уже говорил, что в России всегда считалось, что для успешного и непрерывного развития ей нужен прежде всего внешний мир. «Только бы не было войны!» — с этим рефреном мы знакомы ещё со Столыпина. Но уже Карибский ракетный кризис доказал надёжность русского ракетно-ядерного щита, наличие которого само по себе делало агрессию против СССР невозможной в любом варианте — неядерном или ядерном!

Однако в теле Страны Добра уже начинали свою работу бациллы Зла, о чём я скажу позднее. Пока же всё шло хорошо и прекрасно: первый спутник, первый атомный ледокол «Ленин», первый полёт человека в космос…

Эти успехи и общее улучшение жизни не могли омрачить даже «кукурузные» и прочие социальные и экономические «эксперименты» Хрущёва, которые задумывал, впрочем, конечно же, не сам Хрущёв, а его лукавые «референты» и «советники», уже косившие левым глазом на Запад.

Страна Добра всё еще оставалась Страной Добра и даже расширяла представления о Добре и Зле, доказывая великую силу Добра каждым, даже самым обычным днём своей жизни!

А нередко она доказывала эту силу ярко и самобытно на глазах всего мира! Так, на рубеже 50-х и 60-х годов произошло событие, которое в бывшей Стране Добра почти забыто, но которое, говоря современным языком, имело выдающийся «знаковый» смысл. Пожалуй, поэтому оно сегодня замолчано настолько прочно, что уточнить его детали по литературным источникам почти невозможно, и я намеревался изложить обстоятельства его по памяти — так, как оно тогда мне, девятилетнему мальчишке, запомнилось. Книгу надо было сдать в издательство в короткие сроки, и я не мог выкроить времени для того, чтобы добраться до газетных подшивок почти полувековой давности.

Выручил Интернет, где нужная информация оказалась неожиданно обильной, да и запросы по ней исчислялись тысячами в месяц, что особо обрадовало меня — не так уж всё и печально, выходит, в гаснущей Советской Вселенной! Возможно, надежды на неё гаснут ныне лишь для того, чтобы вскоре вспыхнуть ослепительным сверхновым светом?!

Что же до самого события, то оно заключалось в следующем…

17 ЯНВАРЯ 1960 года на Тихоокеанском флоте унесло в штормовой открытый океан маленькую десантную баржу с отказавшим двигателем. На борту был лишь береговой экипаж из четырёх человек: старшина катера Ахмет Зиганшин, мотористы Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и матрос Иван Федотов. Четыре молодых парня срочной службы — обычные советские ребята.

Их носило в океане 49 (сорок девять) дней — все ближе к Гавайским островам, и почти всё это время они голодали — продовольствия на борту почти не оказалось, как и рации в рабочем состоянии. 23 февраля на борту отметили день Советской Армии и Военно-Морского Флота, но главным «блюдом» за столом были разговоры и воспоминания. 24 февраля съели последнюю картофелину. Лишь 7 марта в 16 часов баржа была замечена с американского авианосца, и четвёрку спасли.

Процесс спасания и перевода ребят на борт «американца» снимался на плёнку, были крупные планы и круговые панорамы — всё на высоком и богатом американском уровне. Потом хроника демонстрировалась с киноэкранов, фото четвёрки заполняли первые полосы газет мира… Четыре обросших бородами наших солдата выглядели там крайне уставшими, измотанными и, понятное дело, исхудавшими. Но вот жалкими они не выглядели — герои так не выглядят никогда, а ребята были, конечно, героями.

Четыре советских парня в одночасье стали мировой сенсацией, мэр Сан-Франциско вручил героям золотой ключ от города, и они заслуживали этого! Попав в нечеловеческие условия — Зиганшин после спасения весил 40 килограммов вместо нормальных 69, — они полностью сохранили себя как люди. Журналисты на пресс-конференциях то и дело удивлялись, а уж выигрышных деталей в рассказах спасённых было хоть отбавляй. У одного из них в том драматическом плавании была с собой гармошка, и он рассказывал, как, желая подбодрить себя и товарищей, он играл на ней…

— О, где же эта историческая гармошка? — тут же оживилась газетная братия. И в ответ услышала:

— А мы её съели!

Испытывая дикий голод, ребята разрезали кожаные мехи гармони на тонкие полосы и часами разваривали их, а потом часами жевали…

На Западе потерпевшие кораблекрушение или оставшиеся в открытом море без пищи моряки имели точное представление о том, что надо в этом случае делать. Когда начинался голод, бросали жребий — кому пойти на корм остальным. Эта практика у западных мореплавателей была настолько известной и обычной, что её шутливо обыграл в своей «мушкетёрской» трилогии Дюма-отец. Читатели его «Двадцати лет спустя», безусловно, помнят, как, оказавшись после гибели фелуки с их злым гением Мордаунтом в ночном море, четвёрка мушкетёров дружно подшучивала над верным и в то же время жирным слугой Портоса Мушкетоном, опасавшимся, что его-то как раз и пустят на жаркое в первую очередь.

Будучи типичными продуктами западной цивилизации, журналисты, естественно, поинтересовались у реальной, а не литературной четвёрки спасенных — не подумывали ли они о чём-то подобном, не было ли на сей счет каких разговоров?