Читать книгу "Золотое царство - Виктория Князева"

— Что это? — с изумлением спросил Андрей, показывая вниз.

— Это сонный луг, — ответила Зелинега и вдруг, к вящему удивлению стрелка, пропела:

Это просто сонный луг.

Берегись его, мой друг.

Землю здесь не пашет плуг,

Ни души живой вокруг.

Как войдешь в заветный круг,

Оборвется сердца стук.

— Что за луг такой? — удивился стрелок.

— Сонный луг, — повторила царевна, — лужайка, полная сочной травы. Да только трава та не простая, как вдохнешь ее запах, так уснешь вечным сном. Сон-трава это, прострел подгорный, слыхал, может? Растет кругом, как грибы-поганки в поле. Войдешь в такой круг — пропадешь навеки. Так что лучше, друг мой, ты туда и носу не кажи.

— Хорошо, не буду, — послушно кивнул Андрей, как зачарованный глядя на сонный луг. А тот цвел, сиял лиловыми переливами, словно манил, звал к себе. С трудом стрелок отвел взгляд и быстро зашел в дом следом за царевной.

— Отдыхай, — улыбнулась Зелинега, ставя на окно неизвестно откуда взявшуюся горящую свечу, — сейчас батюшка с товарищами твоими беседу закончит, они тоже придут сюда. А ты спи пока, тебе надобно сил набраться.

С этими словами царевна поклонилась и вышла вон.

В единственной горнице крохотной избушки была большая печь, две лавки вдоль стен и целый ворох разноцветных циновок и одеял. Андрей быстренько скинул с себя кафтан и сапоги, улегся на лавку, подложив под голову кушак и шапку. Уснул.

Быстро разобрался царь Еремир с остальными молодцами, вопросов много не задавал, довольствуясь тем, что вызнал от стрелка. Пообещав подумать обо всем, он отпустил своих гостей отдыхать с дороги. На этот раз в провожатые царь дал им дюжего витязя именем Звенигор, сильно разочаровав тем самым Витомысла, который очень хотел взглянуть на знаменитую красавицу. Но не пойдешь же обратно к царю с требованием непременно показать прекрасную Зелинегу! Ничего не поделаешь, пришлось Витомыслу довольствоваться котом, который, хватив у царя порядочный ломоть ветчины, спал преспокойно у Витомысла на плече.

— Вы откуда будете? — спросил Звенигор по дороге. — Неужто правда из Золотого царства прибыли?

— Из него самого, — подтвердил Вертодуб, — мы царя Кусмана верноподданные!

— Ну, — хмыкнул витязь, — нешто нужны царю упокоенные?

— Почему упокоенные? — изумился Витомысл.

— Ну а какие же вы еще, коли в наши края попали, — рассмеялся Звенигор, — иным сюда ход закрыт!

— Не, — помотал головой Витомысл, — уж не знаю, как вы, а мы самые что ни на есть живые, это уж как пить дать.

— Да ну! — ахнул Звенигор и даже остановился от удивления. — Неужели вы… те самые и есть?

— Какие те самые? — заинтересовался Вертодуб. — Разве что-то здесь о нас ведомо?

— А как же, еще как ведомо! Ежели вы и в самом деле не здешние, а из живых земель выходцы…

— И что? — чуть не выкрикнул Витомысл. — Что с того?

— Значит, час настал, — вздохнул Звенигор, и глаза его засияли. — Значит, кончилось наше бремя в этих краях.

— Да скажи толком, — разозлился Вертодуб, — что кружишь вокруг да около?

— Видишьли, — начал Звенигор, — жил да был на свете чародей…

Жил на свете чародей, и вроде бы и силой был не обделен, да только все ему не везло. То зелье сварит от брюшной хвори, а на деле окажется сущая отрава — как выпьешь, так с месяц лежишь недвижим. А то и вовсе настрогает ведун палок да веток, костер колдовской запалит, чтобы, значит, богачества себе прибавить. А тут не только богатство не явится, так еще и последние гроши порастеряет, от соседей бегаючи, потому как костер больно уж вонюч, словно бы где кошка издохла. Ну бивали, конечно, горе-чародея, кто батогами, кто вилами, а кто и просто кулаки об него чесал. Думал чародей, думал, что же делать, как бы беду такую избыть, от злосчастия да невзгод избавиться. И догадался наконец отправиться в горы к тамошним ведунам да магам уму-разуму учиться. Вздохнуло тут все село спокойно: наконец-то, мол, от дурака этого косолапого избавились, да только недолго радовались, воротился чародей через пару годков. Никто не знает, у кого да чему именно он учился, а только как вернулся, так у себя в избе заперся, и ни слуху о нем, ни духу не было. Много ли времени прошло, мало ли — про него и забыли. Сидит у себя, и пускай сидит. Главное, чтобы людям не мешал да колдовство свое пакостное не наводил. Вот он и сидел. Год сидел, два сидел, а на третий и вышел к людям. Я, говорит, теперь не просто колдун-чародей, я теперь могучий вещун, все что ни есть на свете ведаю. Посмеялись над ним, конечно, а он и в ус не дует. Подошел к девке одной, за руку тронул да и говорит: ты, дескать, Зорюшка? Замуж, поди, выходишь скоро, за Микитку-пахаря? Это дело хорошее, да и парень он славный, а только ты не ходи нынче вечером с подружками на посиделки — загорится там дом, и ты сгоришь. Ну ясное дело, девка в слезы, жених ее с кулаками на ведуна, а того и след простыл, будто в воздухе растворился. А вечером все, как он сказал, случилось: и дом загорелся, и Зорька бы сгорела, кабы Микита ее туда пустил. Вот после того и зауважали колдуна, всяк с ним совет держал: когда садить да когда боронить, за кого девицу выдавать, почем рожь торговать.

Привольное стало житье у чародея, а ему все мало казалось. Вот и засел он снова у себя в избе, корпел там нал книгами да над свитками, все что-то выискивал да высматривал. И такую, видать, беду увидел неминучую, что весь с лица спал, волосом побелел. А потом всем рассказал: грядет, мол, через года да века кручина тяжкая, горе лютое, печаль неизбывная. Народится в роду княжеском дитя желанное, будет отца-матерь радовать, а как вырастет — над всеми землями царствовать. И такое будет страшное его владычество, что никого и в живых-то не останется, будет по земле ходить только пламя жаркое, да летать будут девы крылатые по небу синему. Думал чародей да гадал, как бы беду-печаль избыть, да и надумал. Отправился он за реки быстрые, за горы высокие, за поля широкие — к озеру заповедному, чистому да глубокому, одним зверям да птицам ведомое. Поймал он там лебедь белую, величавую, махнул над ней рукавом, прошептал слова заветные — и обернулась лебедь девицей, статной да царственной. Девицу ту чародей на службу поставил не девичью — повелел ей отправляться к морю холодному, морю Северному, собирать там великое воинство, коему под силу будет с царем Огнем справиться. Поклонилась ему в пояс девица и отправилась в края далекие, а чародей домой пошел и больше уж ни о чем не печалился. До преклонных лет дожил он, заслужив в своем селении славу великую как знахарь да ведун могучий.

Тут Звенигор замолчал.

— А дальше что? — нетерпеливо спросил Витомысл. — Сказывай!

Взор Звенигора затуманился, он рассеянно посмотрел на Витомысла и продолжил сказ:

— До брегов морских заснеженных добралась лебединая дева, вошла в воду студеную, скрылась под волнами высокими. А где вышла она из пучин морских, там явился остров большой. Вот махнула она правою рученькой — вырос лес высокий, махнула левою — разлились реки быстрые. Вот на этом-то острове и вырос город Тишень, с моря невидимый, с неба незримый. Собрала здесь дева лебединая всех великих воинов, кто на поле ратном расстался со своею головушкой, а над ними царя Еремира поставила, не живого и не мертвого. Все мы здесь ее пленники, зачарованные да заколдованные, словно бы в сети пойманные. Нам подняться бы к свету ясному, что зовет нас во свою сторонушку, да только покуда заповеданного не сделаем, не уйти никуда нам с Ладеня.