Читать книгу "Призраки двадцатого века - Джо Хилл"

Однако впереди я увидел круглое отверстие, выходящее в залитое светом помещение. Я пополз туда.

Коробка в центре картонного кракена казалась достаточно просторной для того, чтобы вместить внутри семью из пяти человек и собаку в придачу. Ее освещала пузырьковая лампа на батарейках — установленная в углу, она испускала красные шары плазмы, что плавали в цилиндре с густой янтарной жидкостью. Стенки огромной коробки Моррис оклеил серебристой фольгой. Искры и сполохи света разбегались по фольге дрожащими волнами, сталкивались и исчезали полосы золотого, малинового, лимонного цветов. Мне представилось, что по ходу моего путешествия через туннели к центру крепости я постепенно уменьшался, пока не стал размером с полевку, и в конце концов прибыл в маленькую клетку, подвешенную внутри зеркального шара — такие шары в те годы являлись обязательным атрибутом дискотек. Я весь обмяк от предвкушения чудесного действа. В висках стучало; странный зыбкий свет резал глаза.

Явившись домой вместе с Эдом, я не видел Морриса и решил, что он ушел вместе с мамой. Но тут я обнаружил его сидящим на коленях в центральной коробке, спиной ко мне. В руках у него был журнал комиксов и ножницы. Он отрезал обложку и вставил ее в белую картонную рамку, а потом стал приклеивать к стенке с помощью скотча. Он услышал, как я вполз, и оглянулся на меня, но не поздоровался, а вернулся к своему занятию.

За моей спиной раздался шорох, и я подвинулся вбок, освобождая проход. Через мгновение в круглом отверстии появилась голова Эдди. Он обвел глазами красочный зал из фольги. Его лицо раскраснелось, он ухмылялся, играя ямочками на щеках.

— Очуметь! — произнес Эдди. — Гляньте-ка на это. Хотел бы я трахнуть здесь какую-нибудь цыпочку.

Он полностью вылез из туннеля и сел на колени.

— Клевый форт, — сказал он в спину Моррису. — В твоем возрасте я бы убил за такой.

Он совершенно проигнорировал тот факт, что Моррису в его одиннадцать лет давно пора перестать играть в картонные крепости.

Моррис не отвечал. Эдди искоса взглянул на меня, и я пожал плечами. Тогда Эдди снова стал разглядывать детали обустройства коробки — с открытым ртом и выражением полнейшего счастья, а вокруг нас продолжал беззвучно бушевать шторм ярких цветов и серебристых вспышек.

— И ползти сюда потрясно, — поделился Эдди. — Как тебе понравился туннель, обклеенный изнутри черным мехом? Я думал, что, когда доползу до конца, выпаду из задницы гориллы.

Я засмеялся, но посмотрел на него недоуменно. Я не помнил мехового туннеля, а Эдди полз прямо за мной, по тому же самому пути.

— И еще «музыка ветра», — добавил Эдди.

— Это колокольчики, — поправил я.

— Разве?

Моррис закончил вешать картину и, не сказав нам ни слова, полез в треугольный выход. Перед тем как скрыться в темном проеме, он обернулся и произнес, обращаясь ко мне:

— Не ходи за мной. Возвращайся тем же путем, каким пришел сюда. — Потом пояснил: — Этот ход я еще не закончил, надо над ним поработать. Он пока не работает так, как нужно.

И Моррис нырнул в темноту.

Я посмотрел на Эдди, собираясь извиниться. Я уже выстраивал в голове фразу «Прости, ты же знаешь, у него не все дома». Но Эдди прополз мимо меня к дальней стене и стал рассматривать картину, только что повешенную Моррисом. На ней изображалась семья морских обезьян — сплоченная группа голых толстопузых существ с антеннами на голове и человеческими лицами.

— Смотри-ка, — сказал Эдди, — он повесил портрет своей настоящей семьи.

Я опять засмеялся. Пусть в этике межличностных отношений Эдди разбирался не очень, зато он всегда умел рассмешить меня.

Я собирался к Эдди — это была пятница, первая половина февраля, — когда он сам позвонил и попросил подождать его на пешеходном мосту над трассой 111. Что-то в его голосе, в резких интонациях привлекло мое внимание. В словах не было ничего необычного, но мне показалось, будто голос его пару раз сорвался. Словно Эдди пытался проглотить непрошеные слезы.

От моего дома до мостика было минут двадцать ходьбы — по авеню Кристобел, через парк, а потом по дорожке через лес. Эта дорожка, посыпанная дробленым голубоватым гравием, шла по холмистой местности мимо голых берез и кленов. Примерно через полмили она выныривала на мостик, а потом опять скрывалась в лесу на другой стороне. На мосту, перегнувшись через перила, стоял Эдди и смотрел на машины, мчащиеся на восток.

Он не поднял головы, когда я подошел. Перед ним на перилах были разложены колотые кирпичи, и как раз при моем приближении он швырнул один осколок вниз. Меня мгновенно пронзила игла испуга, но кирпич упал на заднюю часть длинного грузовика с прицепом и не причинил никакого вреда. Прицеп был нагружен стальными трубами. Кирпич звонко ударился об одну из верхних труб и поскакал вниз по штабелю с мелодичным стуком — как молоток, брошенный на медные трубы гигантского органа. Эдди растянул губы в широкой, заразительной, невероятно симпатичной ухмылке, показывая щелку между зубами. Он повернулся ко мне, чтобы посмотреть, оценил ли я неожиданную музыкальность его бомбардировки. И тогда я увидел его левый глаз. Его кольцом окружал синяк — багрово-фиолетовый, с разводами блеклой желтизны.

Я заговорил и едва узнал собственный голос, глухой и слабый:

— Что случилось?

— Вот, — сказал он и достал из кармана куртки полароидный снимок. Он все еще ухмылялся, но избегал моего взгляда. — Настоящий пир для глаз. — Он будто не слышал моего вопроса

На фотографии были сняты два пальца с накрашенными серебряным лаком ногтями — женские. Пальцы прижимались к зажатому между ног треугольнику ткани в красную и черную полоску. Остальное пространство занимали бедра — размытая бледная плоть.

— Я выиграл у Акерс десять раз подряд, — сказал Эдди. — А мы договаривались: если она продует десятую партию, то сфотографирует, как забавляется со своим клитором. Акерс ушла в ванную, чтобы я не видел, как она это делает. Теперь она хочет отыграть снимок. Если я опять выиграю, то заставлю ее сунуть туда палец прямо передо мной.

Я повернулся, и теперь мы стояли бок о бок, облокачиваясь на перила, лицом к несущемуся на нас потоку машин. Не зная, что сказать, не будучи уверенным, как реагировать, не испытывая вообще никаких чувств относительно снимка, я смотрел на него еще секунду. Минди Акерс была невзрачной девчонкой с вьющимися рыжими волосами, вечной угревой сыпью и страстной влюбленностью в Эдди. Если она и проиграет следующие десять партий в шашки, то сделает это специально.

В тот момент, однако, меня не очень интересовало, что она сделала или не сделала, дабы завоевать расположение Эдди. Куда более животрепещущей темой был сочный синяк на левом глазу Эдди, но как раз ее он и не хотел обсуждать.

— Чертовски круто, — сказал я наконец и положил снимок на бетонный столбик перил. И бездумно дотронулся до одного из кирпичей, разложенных Эдди.

Под нами прогрохотал трактор. Водитель выжал сцепление, понижая передачу, и мотор зарычал еще громче. Между крупными пушистыми снежинками взвился черный дым, пахнущий дизельным топливом. Я и не заметил, что пошел снег.