Читать книгу "Бессердечная Аманда - Юрек Бекер"

Аманда смотрит на меня так же, как Себастьян, когда чувствует, что я дурю его, — с недоверчивой улыбкой, склонив голову набок. Все это — трогательная чушь, говорит она, и мое счастье, что мне не придется претворять этот план в жизнь. Я говорю: спорим, что я сделаю это? Она отвечает: нет, лучше не надо, а то ты еще и в самом деле сделаешь это.

Наши ночи все еще похожи на сказку, и эта сказка не торопится нас покидать. Суровый закон, по которому вожделение первых дней сначала плавно переходит в приятность, а потом в привычку, похоже, на нас не распространяется. Однако, когда мне в этот вечер попадает в руки нога Аманды, она вдруг вспоминает, что кое-что забыла. Нельзя ли поговорить об этом потом? Нет, непременно сейчас. Она великодушно оставляет мне свою ногу, но требует, чтобы я смотрел ей в глаза. Мы не поговорили о самом главном в этой шпионской истории, а именно о том, как должны приниматься решения, касающиеся нас обоих. Я не должен привыкать к тому, что я один все решаю, а она лишь объект моих благодеяний, в дальнейшем, когда начнутся так называемые серые будни, это может привести к раздорам. Обязанность советоваться распространяется и на те ситуации, когда я воображаю, что лучше знаю способ достичь ту или иную цель, а она его вообще не знает. На эти ситуации — в первую очередь, прибавляет она. После этого она расслабляет ногу; сегодня она ограничивается кратким выговором — у нее тоже сердце не каменное.

21 июля

Сколько же недель следует считать достаточным сроком? Я все еще полон решимости реализовать свою угрозу, хоть Аманда и называет это мальчишеством. Хорошенькое мальчишество, которое становится фактом международной прессы. Я уже выбрал партнера для записи — Виланда. Но он еще об этом не знает. Тут важен не столько актерский талант, сколько фактор надежности.

Теперь я езжу с особой осторожностью. Я часто поглядываю в зеркало, и, если какая-нибудь машина следует за мной дольше минуты, я пропускаю ее вперед. Потом следующую. И так далее. Когда меня вчера подрезала машина, я поехал за ней, чтобы посмотреть в лицо своему потенциальному убийце. Однако женщина-водитель, которая в конце концов остановилась, достала с заднего сиденья корзину с бельем и вошла в дом, явно не имеет ничего общего с секретными службами. Опасения, что меня собираются угробить, даже мне самому кажутся настолько смешными, что я не рассказываю о них Аманде. Но как же им тогда выбраться из той ловушки, в которую я их загнал? По-моему, моя осторожность это вполне оправданное желание остаться в живых — пусть Аманда смеется надо мной сколько хочет. Или, может, я стал жертвой предрассудков своих коллег и местная служба безопасности на самом деле гораздо симпатичнее, чем они представляют ее в своих репортажах? Бывало, им мешали и птицы поважнее меня, и то они оставляли их в живых. С другой стороны, в моей специфической ситуации лучше проявить излишнюю осторожность, чем излишнее легкомыслие.

2 августа

У нас ужинает отец Аманды, Тило Цобель. Она заранее подготовила меня к его визиту, говорила мне, какой он хороший — никакого сравнения с матерью! Она говорила, что ему Виолетта еще раньше начала действовать на нервы, чем ей, и что мне его не надо опасаться.

И вот в гостиную входит седеющий мужчина; я с первого же взгляда вижу, что его амурная жизнь еще далеко не закончена. Не могу объяснить, из чего сложилось это впечатление, — я знаю других мужчин его возраста, которые выглядят не менее моложавыми и ухоженными, но о которых я никогда бы не подумал ничего подобного. Может, меня натолкнуло на эту мысль то, как он обнял Аманду за талию, когда они входили в комнату; он не убрал руку с ее бедра, даже здороваясь со мной, — они давно не виделись. Мне стоит определенных усилий не смотреть на эту руку.

За ужином он беззастенчиво разглядывает меня. Уверенный в себе человек. Улучив момент, он шепнет Аманде, что я ему нравлюсь. Кто он по профессии? Зубной врач? Аманда уверяла меня, что он ни за что не станет чинить препятствий нашей женитьбе, но я все равно весь вечер сижу как на углях. А это сковывает. Аманда так рада его приходу, что предоставляет нас с Себастьяном самим себе. Цобель даже не пытается разыгрывать этакого любящего дедушку, и мне это нравится. По-моему, даже сама мысль, что он уже дед, не вызывает у него особого восторга. Себастьян относится к нему с прохладцей: похоже, образ Цобеля не соответствует его представлению о дедушках, сложившемуся на основе телевизионных сериалов и детских книг. Когда для него приходит время отправляться спать и Аманда велит ему поцеловать дедушку, он безропотно повинуется, как солдат, исполняющий бессмысленный приказ своего командира.

Аманда укладывает его спать, и мы с гостем на несколько минут остаемся одни. Без всякой связи он говорит, что неплохо знает Гамбург, он два раза был там со своей командой ватерполистов в пятидесятые годы. Пока Аманды нет, мы беседуем о водном поло и о Гамбурге. Вину за то, что мы до сих пор не были знакомы, я сваливаю на Аманду. Он вдруг достает из кармана наручные часы и говорит, что совсем забыл про них — это для Себастьяна. Я советую ему пойти в детскую и самому надеть их внуку на руку, он еще не спит. Но он кладет часы на стол и просит, чтобы мы передали их ему завтра. Когда Аманда возвращается, он закуривает сигару, она удивляется этой его новой привычке. Я не нахожу в них никакого сходства, если не считать того, что у обоих привлекательная внешность.

Он интересуется, нет ли новостей по поводу нашего заявления. Я смотрю Аманде в глаза и думаю: вот, сейчас все и начнется. Мы оба качаем головой, Аманда коротко рассказывает историю хождения по инстанциям, упоминает и совет адвоката Коломбье — из тактических соображений настаивать на сохранении гражданства. Боже, откуда такое безграничное доверие к нему? Мое дипломатичное покашливание она не замечает, меня словно вообще нет в комнате. Почему ей не приходит в голову, что ее отец, вполне возможно, решил другим способом добиться того, что не удалось матери?

Цобель говорит, что эта тягомотина может продлиться долго; одна его бывшая сотрудница подала заявление на выезд и так и умерла на чемоданах, не дождавшись визы. Надо иметь какой-нибудь козырь, чтобы они сами захотели поскорее нас выпихнуть из страны. Но где взять такую волшебную палочку? Мы с Амандой украдкой переглядываемся, она улыбается, а я незаметно кладу палец на губы, чтобы она, чего доброго, не вздумала рассказать еще и об этом. Просьбу сохранить ей гражданство он считает не просто мудрой, но и необходимой. Иначе потом никогда не дадут въездную визу — и как им тогда еще хоть раз увидеться друг с другом? Его самого, хоть он уже и вышел на пенсию, никогда не пустят на Запад — как человека, жена которого имеет доступ к секретным материалам. Аманда со стыдом признается, что не подумала об этом раньше.

Потом он интересуется, как у нее с зубами. Она уже давно не показывалась у него в клинике — кажется, года три, не меньше? Он рекомендует ей тщательный осмотр: до отъезда надо привести зубы в порядок, проверить каждую пломбу, заделать каждую дырочку. Когда придет разрешение, этим уже некогда будет заниматься. Зачем платить на Западе бешеные деньги?

5 августа

Я получаю выговор от директора программы за передачу, которая вышла в эфир под моей фамилией. Коблер, заведующий нашей редакцией, вручает мне его письмо. Содержание письма ему уже известно, и он советует мне не принимать это слишком близко к сердцу. Получается, что он так и не раскусил меня за все эти годы, если думает, что я могу расстроиться из-за такой ерунды. Тем более что этот выговор даже не отразится на моем жалованье.