Читать книгу "Никон - Владислав Бахревский"

Отношения возобновились в 1636 году, когда от грузинского царя Теймураза прибыло посольство архимандрита Никифора: царь Теймураз желал быть в подданстве царя Михаила. На следующий год в Грузию отправился князь Федор Волконский с пятью священниками, которые и привели царя Теймураза к крестному целованию. В знак дружбы Теймураз просил Михаила поставить крепость в горах, ответ же из Москвы последовал через четыре года. Привез его князь Ефим Мышецкий. Ответ гласил, что за неимением денег крепости поставить нельзя, однако жалованье грузинскому царю было выплачено. Как всегда, соболями, и сверх того дадено двадцать тысяч ефимков.

Царь Алексей Михайлович среди прочих обладал титулом государя Иверского, Карталинского и прочая… Еще в 1649 году имеретинский царь Александр с сыновьями Багратом и Машуком били челом о принятии в подданство и после целования креста получили царское жалованье. Царь Карталинии и Кахетии Теймураз тоже подтвердил свое подданство.

Правду сказать, в грамотах к владыкам Персии и Турции Алексей Михайлович благоразумно опускал свои грузинские титулы. Грузия была еще очень далека для России, и не потому далека, что верст до нее много, а потому, что своя, родная земля с твердыней Смоленском томилась под властью чужого короля. Предстояло собрать воедино исконные русские земли.

Государыня царица Мария Ильинична уже была на последнем месяце. Ее одолевала забота: хотелось угодить царю – сына родить. Царица была бледна, и крайчая Анна Вельяминова, никому не доверяя, сама наложила на царицыны щечки румяна.

Поглядевшись в зеркало, Мария Ильинична обрадовалась:

– Ах ты боже мой! Я и в семнадцать лет краше не была! Ах, искусница!

До того растрогалась, что расцеловала крайчую.

Ждала Мария Ильинична грузинскую царицу в своей царицыной палате. Встреча была устроена по заведенному порядку. За городом Елену Левонтьевну встречали и сопровождали царицыны боярыни Анисья Хилкова, Анисья Прончищева и Марья Волконская. На первой встрече в городе были Авдотья Куракина и княгиня Анастасия Ромодановская, жена князя Григория Григорьевича.

Вторая встреча происходила на кремлевском Красном крыльце. Здесь грузинскую царицу приветствовали Марья Куракина и Анисья Ромодановская.

Третья встреча была в сенях, где приветствие сказывала княгиня Катерина Трубецкая.

Встреча цариц происходила в присутствии государя царя Алексея Михайловича.

Говорились обычные формулы приветствий, действо совершалось без отступлений от правила и каких-либо вольностей, но сердце Алексея Михайловича трепетало и сжималось от непонятной ему грустной радости.

Возможно, так подействовали на молодого царя необычайная красота и грация грузинской царицы и ее свиты. Насмотреться на лицо Елены Левонтьевны – жизни не хватит. Все равно что с гор на просторы заречные смотреть, на голубые дали: простор, полет и печаль. И печаль! От великой красоты и печаль великая.

На лице же у Елены Левонтьевны царю почудилась замкнутая на замок скорбь, и не какая-то там домашняя, но воистину царская, по убиенной родине. Землю убивают по многу раз. Но земля родины есть птица феникс. Жизнь сильнее смерти. Жизнь – Бог.

Грузинки стояли прямо, и такая в них была достойная гордость, такой разлет в бровях и огонь в глазах – ворон и тот в себе орла бы почуял. А как пошли те женщины грузинские с царицею своею за званые столы, то опять всем на удивление и на радость. То шли не изваяния, принесшие в чужую землю укор по великим своим скорбям, но – женщины, легкие, желанные, с движениями плавными и непривычными русскому глазу. Спины и головы они держали все так же гордо, но каждый их жест располагал к дружеству, и хотелось быть с ними во всем заодно.

18

Боярин Василий Васильевич Бутурлин, утомленный постоянными торжествами, речами и пышными застольями, делами явными и тайными, собирался лечь пораньше, ибо назавтра предстояло выслушать множество докладов о том, как прошла присяга в Нежинском полку: в городах, местечках, селах.

Сам Бутурлин, приняв присягу в Киеве, Нежине и Чернигове, воротился 30 января в Нежин, ожидая царева указа о своем возвращении в Москву.

Сеунщиком, так назывались гонцы по важным государственным делам – 17 еще января поехал стрелецкий голова Артамон Матвеев. Вез он с собою и благодарственное послание гетмана Богдана Хмельницкого. В том листе гетман писал: «Богу милостивому и вашему царскому величеству велико благодарим, получивши ныне, что от веку жадали есмо».

Русская земля – живое тело, – рассеченная мечом ненавистника на кровоточащие части, ныне, окропленная живою водой, вновь соединялась, и пред миром, пред светом солнца и звезд, пред надеждою угнетенных и яростью угнетающих должен был явиться богатырь отменной чистой души, ясных помыслов и великой доброй силы.

Бутурлин, иной раз проснувшись среди ночи от мнительного к себе недоверия, трогал руками лоб, грудь, бороду… И улыбался, как младенец. Он и был младенец, родившийся для бессмертной памяти 8 января 1654 года во граде Переяславе, на казацкой раде, где соединились две добрые воли – в одну волю. А устроителем того великого действа был он, Василий Васильевич.

Бутурлины – известный род, однако ж не из первых. Самым знаменитым предком был у Бутурлиных Иван Михайлович, окольничий Ивана Грозного. Хаживал Иван Михайлович во многие походы: на Литву, на усмирение черемисов, был вторым воеводой в битве под Смоленском, а затем в том же Смоленске сидел на воеводстве. А голову сложил, как мало кто из русских, на чужбине. Шел с войском помогать грузинскому царю да и сгинул.

Вины в том воеводы Бутурлина не было – вражеское войско в десятки раз превосходило численностью дружину Бутурлина. А в чем вина неудачника царя Бориса, одному Богу известно. Всякое доброе дело Годунова оборачивалось бедой. Видно, весь запасец угодных Провидению государственных свершений, безгрешных детских молитв и подвигов пустынножителей Россия растратила в лютые времена царя Ивана. Вот и поражена была немочью, никакой талан русский не имел в те поры ни силы, ни удачи.

Так думал про своего предка боярин Василий Васильевич Бутурлин. И еще думал, что в новой, воспрянувшей от смуты России и Бутурлины воспрянули. Ранее бояр среди них не было, а ныне двое – сам он да брат его Андрей Васильевич.

Все это пронеслось в мозгу в единую минуту – прикорнул старик за столом. Открыл глаза, улыбнулся, сказал слуге:

– Постель приготовь. Уморился.

И пока слуга хлопотал, стягивая с боярина сапоги, выстилая дорожку от стола к постели, чтоб белые вельможные ножки не застудились ненароком, Бутурлин, сосредоточась, вспоминал прожитый день, чтоб, если сыщется какая промашка в делах, отдать тотчас нужное распоряжение.

Прежде всего вспомнились дела тайные.

Утром допрашивали поляка, дворового человека пана Заблоцкого, захваченного в пределах Нежинского полка. Возможно, это был лазутчик, ибо сказывал, что приехал искать пропавших лошадей. А приехал-де потому, что прошел слух – у Хмельницкого и польского короля заключен мир. Король обещал записать в реестр сорок тысяч казаков, и они теперь, как прежде, будут служить Речи Посполитой. Назвал, где и сколько стоит у поляков по городам войска, и сказал, что все паны поехали ныне в Варшаву на сейм. О чем сейм – не знает.