Читать книгу "Он не хотел предавать - Феликс Меркулов"

Леже затянулся со всхлипом. Огонек сигары едва не обжег ему руку.

— Когда он мне все рассказал… Про нее… Я все понял. Она задурила ему голову. Все свалила на меня. Естественно! Этот офицер смотрел на меня как… Как на своего личного врага.

— Как его звали?

— Он не представился. Не помню.

— Документы?

Леже наморщил лоб.

— Да-а, он показывал мне свои корочки, как я забыл? Но я плохо читаю по-русски. Смешно, да? Говорю свободно, а когда приехал в Москву, то с трудом читал названия улиц. Интерполовец не мог этого предположить. Он сунул мне под нос корочки, но я ничего не разобрал. Увидел только эмблему. Он предупредил меня, чтобы я немедленно исчез. Меня, оказывается, искали и уже взяли под наблюдение. Он подсказал мне, как выехать из страны. Сам довез до итальянской границы. Я все понял. Он ей поверил. Он думал, что я убил ее мужа, потому что спал с ней. Мне стало смешно. Мы ехали на арендованной машине через Дижон до Гренобля. Он не разрешил мне зайти домой взять вещи, собраться — прямо из кафе мы поехали на метро в компанию «Hertz», где у него заранее был заказан автомобиль. Мне он велел сесть рядом. Глаз не спускал. В туалет по дороге ходили вместе. Когда доехали до Фонтенбло, он свернул в лесопарк, замаскировал белой клеящей лентой фирменные знаки и телефоны компании «Hertz» и сменил номера. Вблизи смотрелось грубо, но на скоростной автостраде, на скорости сто тридцать, можно было проскочить незаметно.

— Когда это было?

— В феврале. Весело для меня начался Миллениум, ничего не скажешь! — усмехнулся Леже. — Я не знал, куда он меня везет, и даже думал, не собирается ли он меня прикончить? И тогда я ему стал рассказывать про нее, кто она на самом деле. Я боялся. Я в самом деле жутко его боялся. Я ему рассказал, как все было на самом деле, и, как дурак, через каждое слово повторял: «Ты видишь? Откуда я мог это узнать? Это Любовь сама мне рассказала». Я молился, чтобы он мне поверил.

— А он?

— Не знаю, но до итальянской границы я добрался живым. Он перевез меня на ту сторону, мы добрались до Сузы, и там он меня оставил. Отдал мне машину, деньги, только приказал не пользоваться кредитными картами, пока не доберусь до Африки. Сказал, чтобы в объезд Турина я добирался до Генуи и там нелегально постарался сесть на любой сухогруз до Палермо, а оттуда прямиком до Туниса. Так я и сделал.

Бритоголовый слушал, то сжимая, то разжимая кулаки. На руках вздувались мощные мышцы.

Леже истерично вздрогнул, когда неожиданно о стальные прутья решетки загремели ключи.

— Это за мной, — сказал бритоголовый.

Леже вскочил и начал торопливо диктовать связной адрес адвокатской конторы в Париже:

— Ты запомнил? Повтори!

— Запомнил.

Бритоголовый повторил слово в слово.

— Такты все сделаешь? Обещаешь?

Чернокожий страж флегматично застегнул на запястьях бритоголового наручники.

— Слушай вот что, — торопливо крикнул он на прощание Леже. — Делай, что тебе говорят. В Россию не суйся. Там таким, как ты, не место. Пойди на сделку с судьей, придумай как. А эту суку я для тебя разыщу. Обещаю. Ты узнаешь об этом.

Охранник вытолкнул его в коридор.

— Как? — крикнул Леже, приникая к решетке. — Как я узнаю?

— Из газет, — услышал он из коридора. — Читай криминальную хронику «Ле Монд»! Адьё!

Через полчаса мадам Бовье, ужинавшая в аргентинском ресторане «Ранчо» со своим бойфрендом, с удивлением узнала в трубке мобильною телефона голос своего клиента.

— Мсье Леже? Что случилось?

— Вы должны срочно приехать. Я готов признаться в убийстве французской гражданки Селин Дюпон.

— Мсье Леже? Вы в порядке?

— О да! В полном! В трезвом уме и светлой памяти! Вы едете?

— Буду через десять минут.

В Ницце была полночь, когда в доме комиссара Тораньяна раздался телефонный звонок. Определитель номера не смог установить, откуда звонок поступил. Номер был слишком длинный, звонили из-за границы. Тораньян уже лег, но телефон по старой полицейской привычке стоял на тумбочке рядом с кроватью. Он услышал тяжелый вздох разбуженной жены:

— Ведь ты уже не работаешь!

Зажег торшер, надел очки, поднял трубку и ответил:

— Алло.

Гольцов звонил из автомата на пляже. Слышимость была такая, словно Ницца находилась в двух кварталах отсюда.

— Добрый вечер, — произнес по-французски Георгий. — Простите, что так поздно. Я знаю, во Франции уже одиннадцать вечера.

— Двенадцать, — поправил комиссар, любивший во всем точность. — Представьтесь, пожалуйста.

— Я тот самый молодой человек, который приезжал к вам в феврале этого года.

Тораньян откашлялся. Ответил:

— Так. Слушаю.

— Вы поняли, о ком идет речь?

— Да, понял. О молодом человеке из России, не так ли?

— Да. Помните, в феврале мы с вами говорили о прошлом одного бывшего гонщика? Вашего старого знакомого? — спросил Георгий.

Тораньян ответил сразу:

— Я пока не дожил до старческого маразма. Конечно, помню!

— Я спрашивал вас, передавали ли вы эксклюзивные материалы о биографии этого гонщика кому-то из русских журналистов.

— Да, вы спрашивали, и я ответил. Что еще вам угодно?

— Одну минуту, сейчас я все объясню. Мсье Тораньян, я не помню, показывал ли я вам фотографию той женщины, журналистки, которой вы передали материалы?

— Показывали. Я хорошо помню. Вы показывали ее фото в каком-то русском журнале. Я ее сразу узнал. Такую женщину легко узнать.

— Я хочу вам сообщить новость, которая, скорее всего, вас обрадует, — сказал Георгий.

— Да? Наше правительство с завтрашнего дня снижает налоги? — расхохотался комиссар.

— Нет. Пьер Луи Леже сознался в умышленном убийстве Селин Дюпон.

Георгий улыбнулся, услышав на другом конце экспрессивное восклицание Тораньяна и возмущенный женский голос: «Шарль, прекрати сквернословить или отправляйся спать на диван!»

— Я так и знал! Я так и знал! Где он теперь?

— В тюрьме на территории Антильских Нидерландов. Возможно, скоро его экстрадируют во Францию.

— Жаль, что законы у нас не так изворотливы, как адвокаты, — проворчал Тораньян. — Боюсь, сукин сын снова выпутается. Но это от нас уже не зависит, не так ли? Все равно, спасибо за хорошую новость. Вы имели к этому отношение, сознайтесь.

— Немного. Совсем немного, — почти честно ответил Гольцов.

— Отлично! Успехов, сынок.

— Всего хорошего. Спокойной ночи.