Читать книгу "Вознесение - Лиз Дженсен"

Слишком много я думаю. А сегодня возьму и не буду. Выбираюсь из кресла на прохладную землю и ползком преодолеваю ту пару метров, что отделяет меня от просвета в камышах, через который Бетани вошла в воду. Добравшись до берега, стягиваю юбку и остаюсь только в трусиках и футболке. Утрамбованная земля холодит ладони. Там, где берег становится круче, ложусь на бок и качусь вниз, отдавшись силе тяжести. Неожиданное, украденное ощущение, чувственное до абсурда. В этот миг я прощаю свои ноги за то, что они отказываются делать свое дело. Будь склон длиннее, я катилась бы вот так до конца своих дней. До самого края земли. Почувствовав обжигающее прикосновение мутной пены, я вздрагиваю, но угаснуть инерции не даю и падаю в ледяные объятия воды. Погрузившись с головой, отплываю чуть дальше, переворачиваюсь на спину и гребу, отдавшись жгучему наслаждению. Бетани стоит по пояс в воде, лицом к горизонту, дрожа и размахивая высоко поднятыми руками.

— «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами, — несется в небо ее крик. Чайка взмывает вверх и уносится к темнеющей вдалеке роще. — На рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные!»

Воды озера обволакивают, будто материнская утроба. Свет просыпающегося дня чарует, как шепот. Может, наш мир не так уж плох. Смотрю, как резвится в волнах Бетани, как вращаются лопасти ветряка на дальнем склоне, и вдруг чувствую прилив острой, непонятной нежности.

Я могла бы полюбить и ее, и мир, в котором мы живем.

А может, уже полюбила.

Закрываю глаза и замираю, раскинув руки. Через пару минут, надоев самой себе, Бетани перестает плескаться. Слушаю, как поют птицы, шуршит в камышах ветер. Вдалеке гудит трактор. Одиннадцатое октября. По идее, я должна бы сходить с ума от тревоги, однако в глубине души угнездилось смутное, но упорное чувство: Бетани все перепутала и, что бы ни случилось завтра — а что-то, несомненно, случится, — здесь мы в безопасности. В этом краю лоскутных полей, холмов и утесов, долин и ущелий, с лесами, где растут дубы, березы и ели, с реками, пастбищами и яркими просеками, заросшими коноплей и сурепицей, — в этом мире катастрофам нет места. Сюда им ход закрыт.

Доктору Сулейману было бы что сказать по поводу столь откровенно эскапистских фантазий.

Увлекшись ими, я забываю о Бетани. До тех пор, пока прямо под ухом не раздается ее дрожащий от холода голос.

— А Кристин-то уехала. Теперь Фрейзер, наверное, снова тебя захочет, — произносит она светским тоном, как будто речь идет о погоде.

Открывать глаза не хочется, но нужно, иначе она застанет меня врасплох. Бетани плывет рядом. Над водой виднеется только голова. С макушки, будто парик из фильма ужасов, свисает склизкий пучок мокрицы.

— Ты как, согласишься? Хотя тебе, наверное, выбирать не приходится.

Начинаю грести к берегу. Но она не отстает.

— Ему ведь сиськи нравятся, да? У тебя они получше, чем у Кристин, так что тут у тебя преимущество. Жаль только, с остальным у тебя не очень.

Бежать отсюда, скорее. Не только от Бетани (неужели я собиралась полюбить ее пару секунд назад?), но и от всего остального тоже. Здесь не место изгою. Вернусь в Хедпорт, пойду к Каване и все ему объясню.

— Эй, не думала же ты, что Фрейзер тебя ради удовольствия трахает? Что он в тебя влюблен?

Руки сводит. Холод пробирает до мозга костей. Захлебываясь, отчаянно гребу к берегу.

— Да и кому захочется е…ть убогую? — кричит она. — Он спит с Кристин! Ты и сама это знаешь! Хватит себя обманывать!

Если я не выплыву — так мне и надо.

Почему-то я не тону. Сдерживая рыдания, выбираюсь из воды, а Бетани заходится гадким, визгливым смехом и, взметая фонтаны брызг, плывет на противоположный берег. Оскальзываясь, карабкается по склону, хватает полотенце и, в чем мать родила, уносится в сторону дома.

С трудом доползаю до спасительного кресла и стягиваю мокрую одежду. Вопли Бетани замирают вдали. «Вас водят за нос, — сказал ее отец. — А вы этого даже не видите». Что ж, теперь я прозрела. И хотя знаю, что она безумна, все равно чувствую себя обманутой. Подумать только, всего несколько минут назад я вообразила, будто мы перевернули страницу! Стуча зубами, окруженная облачками ледяного пара, я медленно, с трудом вытираюсь и выжимаю футболку. Взбираться в кресло с земли я научилась давным-давно, еще в реабилитации. Здесь оно стоит как-то криво, съехав одним колесом в грязь у бетонной плиты, и задача кажется невыполнимой. Промахнувшись дважды, к третьей попытке я уже глотаю слезы.

«N’abandonne pas!»[11]— раздается у меня в голове. Вспоминая мать, я каждый раз возвращаюсь в свои одиннадцать лет. Сейчас я не слушаю ни ее, ни отца, который тоже здесь, только не нынешний, а прежний — добрый, мягко подтрунивающий эрудит. Его характер и жизненные ценности укладываются в одно слово — «цивилизованно». «Габриэль, как это нецивилизованно», — укоряет он.

Да, папа. Прости, но так уж вышло. Голая, лежа в грязи, я мысленно вижу, как тает, превращаясь в часть земной коры, мое тело, как истлевает моя плоть, как рассыпаются в прах мои кости.

Кричат. Голос Фрейзера Мелвиля зовет меня по имени. Устало поднимаю глаза. С искаженным лицом физик бежит от дома. Призвав на помощь остатки чувства собственного достоинства, подтягиваюсь в сидячее положение и прикрываюсь полотенцем.

— Что здесь произошло? Что она с тобой сделала? — Задыхаясь, он опускается на колени и берет меня за руку. — Боже, ты вся продрогла!

— Пусти! — кричу я и яростно его отталкиваю.

— Успокойся. Все позади. Все в порядке. Я с тобой.

В глазах — безумная тревога. Сильно надавливая пальцем, провожу на земле черту. Пусть только попробует ее переступить.

— Габриэль, объясни, ради бога, в чем дело! — умоляет он. — Как ты здесь очутилась? Почему ты ведешь себя так, будто я тебе противен?

— Потому что так и есть!

Да, и теперь мне нужно, чтобы он посадил меня в кресло, и я ненавижу его еще и за это. Он смотрит на меня с изумлением и обидой. Потом — с ужасом.

— Да что я тебе сделал?

— Он еще спрашивает!

Делаю новый бросок в сторону кресла — мимо. Физик ставит его прямо, берет меня под мышки — из чисто практических соображений я спускаю ему это с рук — и усаживает меня на сиденье. Обретя свободу передвижения, я резко толкаю колеса назад. Край плиты ближе, чем я думала: кресло кренится. Фрейзер Мелвиль ловит его в последний момент и возвращает на место.

— Я ни в чем перед тобой не провинился!

— Ну да, конечно! И ты ждешь, что я в это поверю? После того, как видела тебя с ней?

Развернувшись, я резко толкаю колеса. Он ловит ручку и, рванув на себя, заставляет меня остановиться. Потом обходит кресло и склоняется к моему лицу: