Читать книгу "Канада - Ричард Форд"

— А вот что означает «Саскачеван», тебе, скорее всего, не известно, — сказала Флоренс, глядя поверх палитры на картину.

— Не известно, — согласился я.

— То-то и оно. Рада сообщить тебе, что это «быстро текущая река», которых здесь, где мы с тобой сейчас находимся, почитай, и нет. Это на языке племени кри, я на нем не говорю. Все, что тебе сейчас требуется, это карта и учебник по истории. Карта скажет, что Манитоба, в которой я родилась, находится не так уж и далеко отсюда — с точки зрения спутника.

Слово «спутник» получалось у нее не таким, как его произносили по радио, а с протяжным «у», как «Рузвельт» у Руди. Спуутник. Флоренс принялась затемнять белый фронтон разваливавшейся почтовой конторы, приводя его в соответствие с тем, какой я видел, с обветшалым.

— По правде сказать, — продолжала она, — мне нравится работать под открытым небом. Ну и скучаю я, само собой, по этому городку. Было время, я проезжала мимо него, направляясь из Хата к Артуру. В наши первые романтические дни. Тогда здесь еще жили люди — в одном-двух домах. И почему-то он притягивает меня до сих пор.

Она нахмурилась, вглядываясь в картину.

— С тобой такое уже случалось? Ты слышишь слово «навсегда», и оно вдруг приобретает совсем иной смысл. Со мной это происходит сплошь и рядом.

Да, со мной это случалось. Применительно к слову «преступник». Для меня оно всегда имело одно значение. Бонни и Клайд. Аль Капоне. Розенберги. А теперь им обозначались мои родители. Хотя говорить об этом я не собирался. Просто сказал:

— Да. Случалось.

— Так. А скажи, тебе у нас здесь нравится? — Флоренс взглянула на меня в третий раз, желая удостовериться, что я заметил, с какой старательностью она раскрашивает почтовую контору. — Канадцам вечно хочется, чтобы всем здесь нравилось. И «у нас» — в особенности чтобы всем нравилось у нас.

Она осторожно коснулась маленькой кистью двери почтовой конторы, затем немного повернула голову в сторону и искоса обозрела результат.

— Но. Когда мы начинаем нравиться тебе, у нас возникают подозрения, что происходит это по причинам неосновательным. Америка же наверняка совсем другая. И у меня такое чувство, что всем там на все наплевать. Хотя не знаю. Тем не менее ключ к пониманию Канады таков: здесь все надлежит делать, имея на то основательные причины.

— Мне это нравится, — сказал я, хоть никогда ничего подобного о Канаде не думал. Я полагал, что она мне не нравится, поскольку попал я в нее против собственной воли, а такое никого порадовать не может. Однако теперь не был уверен, что так уж хочу покинуть ее, — податься-то мне все равно было некуда.

— Так…

Она втянула голову в плечи, склонилась к картине, держа палитру наотлет, и коротким большим пальцем с покрытым красным лаком ногтем мазнула по двери почтовой конторы, отчего та приобрела большее сходство с настоящей серой дверью, которую я видел перед собой.

— Это хорошо, — сказала Флоренс и откинулась на спинку стула, пристально вглядываясь в картину. — Сколько я могу судить, ничего веселого в том, чтобы чувствовать себя несчастным, нет.

Она еще раз окинула взглядом свою работу.

— Жизнь вручается нам пустой. И наполнять ее счастьем вынуждены мы сами. — Флоренс вытерла большой палец о коричневую блузу, что явно делала не в первый раз, выпрямилась, не сводя глаз с картины. — Тебе хорошо здесь живется? И хорошо ли жилось в прежних местах? Я никогда не была в Штатах. Не нашла времени.

— Мне нравилась моя школа, — ответил я. А сам подумал: понравилась бы.

— Вот и прекрасно, — сказала Флоренс.

— Вы не знаете, почему мистер Ремлингер держит меня здесь? — спросил я. Неожиданно для себя самого. Просто разговор с человеком, которому я, похоже, был по душе, стал для меня большим облегчением.

Флоренс взглянула мимо мольберта на пустую улицу, тянувшуюся к шоссе, по которому только что прошел второй из двух каждодневных рейсовых автобусов. Потом снова перевела взгляд на картину, покручивая большим и указательным пальцами кисть. Пряди светлых волос уходили от ее шеи вверх, под мягкую шляпу. Между ними проступала большая родинка, за которую, подумал я, должна вечно цепляться расческа Флоренс.

— То есть, — произнесла она, продолжая разглядывать картину, — ты волнуешься из-за того, что он не уделяет тебе никакого внимания?

— Иногда.

Надо было просто сказать «да», потому что это была чистая правда.

— Знаешь, ты по этому поводу не переживай, — сказала Флоренс, окуная кисть в жестянку, стоявшую на мостовой у ее ног. — Люди, подобные Артуру, лишены естественных связей с миром. По ним это сразу видно. Вероятно, ему даже в голову не приходит, что он тебя игнорирует. Впрочем, он очень умен. Учился в Гарварде. Может быть, он считает, что для тебя важно освоиться здесь самостоятельно. С другой стороны, люди же никогда не делают именно то, чего ты от них ждешь. Он оказывает тебе услугу. Возможно, усматривает в тебе прелесть новизны.

Флоренс посмотрела на меня, шаловливо улыбнулась и подняла глаза к небу:

— До чего же я не люблю перистые облака.

И она крест-накрест перечеркнула небо кистью, словно собираясь написать его заново. После чего снова окунула кисть в жестянку, да там и оставила.

Невдалеке погуживал в продуваемом ветром поле нефтяной насос, длинная шея его поднималась и опускалась снова, — гудение это было единственным здесь звуком, не имевшим отношения к природе. Я почти перестал слышать его по ночам, хотя засыпал, как раз в него-то и вслушиваясь.

Я молча стоял за спиной Флоренс. Она нагнулась, положила палитру на мостовую, открыла деревянный «ящик живописца», и я увидел блестящие латунные держатели с чистыми кистями, серебристыми тюбиками краски, несколькими маленькими ножами, белыми тряпками и темными пузырьками, плюс колоду игральных карт с красными рубашками, пачку сигарет «Экспорт А» и маленькую серебряную фляжку. Высоко в небе появилась блестящая песчинка — это самолет шел впереди облачного фронта на восток, и крылья его отражали свет солнца. Когда-то, на авиабазе Национальной гвардии, отец усадил меня в кабину истребителя «Скорпион Ф-89», надел мне на голову пилотский шлем и разрешил поиграть переключателями, притвориться, что я лечу. Интересно, подумал я, что видит пилот этого самолета? Скругление Земли? Сайпресс-Хиллс, реку Саскачеван, Форт-Ройал, Партро, Грейт-Фолс и то, что лежит между ними? И все это с одного взгляда?

— Артур рассказал мне о трудностях, выпавших на твою долю. О твоих бедных родителях и так далее, — сказала Флоренс. Она вынула из ящика темный пузырек, выплеснула содержимое жестянки прямо на Манитоба-стрит, отвинтила колпачок пузырька и перелила из него в жестянку прозрачную жидкость. — Интересная у тебя складывается жизнь, будет что порассказать. Девушкам понравится. Мы любим мужчин с темным прошлым. Мой отец тоже сидел в тюрьме Манитобы. Правда, он, насколько я знаю, никого не ограбил.