Читать книгу "Ледяной ветер азарта - Виктор Пронин"

– Возьмите меня с собой!

– А куда мы денем Званцева?

– И его с собой возьмем, – она шало посмотрела на Панюшкина.

– Полагаю, у него другие планы. Да и ты не поедешь. Не нужно тебе это.

– А что мне нужно?

– Тебе нужна своя судьба. Ты ее найдешь. А Володе скажи о его заблуждении. Нельзя начинать такое дело, как семья, со снисходительности и обиды. Ведь за твоим молчанием – обида. И она выплеснется, она заявит о себе. Вот наберет силу, о, тогда уж вдвоем вы ничего с ней не поделаете. А может, ты умышленно молчишь о своей обиде? Уж не приберегла ли ты ее, чтобы потом иметь право вести себя свободно? – Панюшкин взял Анну за руку и повернул к себе.

– С вами опасно долго разговаривать, Николай Петрович. Пока. Я пошла. Званцев уже, наверно, во всех окнах глазки продышал... – Она тронула Панюшкина за рукав, быстро взглянула ему в глаза.

– Красивая ты девушка, Аня, – Панюшкин улыбнулся.

– Я знаю! – быстро ответила она.

– Я говорю не только о том, что ты видишь в зеркале... Конечно, мне паршиво, но знаешь, не променяю я это свое состояние ни на беззаботный хохот, ни на самодовольство или самоуверенное спокойствие и равнодушие, замешенное на превосходстве, мне ни к чему... Может быть, это странно, но кажется... кажется, я счастлив. Не веришь?

– Не знаю, – она растерянно улыбнулась, пожала плечами.

– Это твоя заслуга, – сказал Панюшкин.

– Пока, Николай Петрович! Счастливо! – И Анна побежала по протоптанной в снегу дорожке к огонькам общежития. Но тут же вернулась, подошла к нему вплотную. – Николай Петрович, ну что мне делать? Что?

Панюшкин провел рукой по свежей, прохладной щеке Анны, на секунду привлек ее к себе, но тут же отстранил.

– А мне? – тихо спросил он. – А мне?

Как часто бессознательно, сами того не замечая, мы ищем встреч с прошлым, с собственным прошлым – люди, места, письма, воспоминания...

Что за этим?

Только ли естественная тоска по былому, когда ты был молод, здоров и полон глупых, несбыточных надежд? Вряд ли. Скорее всего, за этим стоит стремление утвердиться в настоящем. А в прошлом мы просто пытаемся найти подтверждение нынешней своей правоте, пытаемся доказать себе, что если все получилось не самым лучшим образом, то вовсе не по нашей вине.

Из дневника Панюшкина

* * *

Белоконь пребывал в отличном расположении духа. Начальство не тревожило и не подгоняло, а свидетели тешили его ненасытную душу все новыми историями. Единственное, о чем жалел Белоконь, так это о том, что так мало людей оказалось тогда в магазине и он не может потолковать по душам со всеми строителями. Понимая, что в кабинете участкового обстановка не располагает к откровенной беседе, Белоконь постарался улизнуть от своего старательного помощника.

Когда он пришел в больницу, Алексей Елохин уже поджидал его.

– Привет, гражданин пострадавший! – бодро сказал Белоконь, расстегивая тесноватое клетчатое пальто; и Елохин не мог не ответить на его улыбку. – Лежи, лежи, Алексей, не надо подниматься. Должность у меня не больно высока, стерплю. Как себя чувствуешь?

– Нормально. Рана у меня так себе... Вот только потеря крови...

– Ха! Умирают, деточка ты моя, и от потери крови, так что ты еще хорошо отделался. Румянец, смотрю, играет, глаз блестит...

Белоконь хотел было продолжить расписывать отличное самочувствие Алексея, но остановился. Вид у того был все-таки неважный. Желтовато-бледное лицо, ввалившиеся щеки, частое дыхание.

– Пока вы следствие ведете, разговоры кругами ходят... Как с кем поговорили, сразу в толпе оказывается... Оно и понятно, Поселок... Говорят, будто вы сомневаетесь, что Большакова именно Горецкий с обрыва столкнул?

– Да я во всем сомневаюсь! Такая работа.

– Но ведь вы не сомневаетесь, что Горецкий меня пырнул?

– В этом – нет. Врачи убедили, свидетели рассказали, Горецкий, говорят, не отрицает, я, правда, с ним еще не беседовал!

– Он на свободе?

– Как тебе, Леша, сказать... По Поселку ходит, но какая же это свобода? Знает, что со мной ехать придется.

– А не сбежит?

– Куда, Леша? Ну куда ему бежать? Через Пролив? Там Панюшкин днюет и ночует, все ждет, пока промоина затянется, мимо Панюшкина ему никак не пройти. Он уже удирал. Думаю, снова у него такое желание возникнет не скоро.

– Как знать, – усмехнулся Елохин. – О ссоре в магазине вам, наверно, все известно?

– Все, кроме одного – что именно сказал Горецкий об Анне Югалдиной.

– Какая разница! Хамство, мат. Важно ведь не что именно сказал, а как, кому, с какой целью... Где-то в другом месте, в другой компании его слов я бы и не услышал.

– Совершенно согласен, – Белоконь сложил руки на груди, скорбно покачал головой. – Одни и те же слова могут звучать и безобидной шуткой, и смертельным оскорблением. Да, Леша, ты его хоть раз двинул по физиономии?

– Ни разу. Хотя не отказался бы... Но не успел. Сказывается отсутствие практики. Вот вы следователь, время от времени, наверно, встречаете людей, которые становятся преступниками до преступления? Подход к людям, к себе, поведение... Горецкий из таких.

– Леша, ты уверен, что так ни разу и не ударил его?

– Вон вы куда клоните... Мне ребята рассказывали – физиономия у Горецкого разукрашена, как на Рождество. Это не моя работа. Я бы не смог. Жидковат против него. Тут все ясно – Большаков над ним поработал. Там. На Проливе. Встретились они. Я высчитал по времени – все сходится. Можете не сомневаться. Кроме Большакова, никто не смог бы так его отделать.

– Ты уж прости меня, Леша, но почему ты так близко к сердцу принял то, что Горецкий сказал о Югалдиной?

Елохин быстро взглянул на следователя и откинулся на подушку, закрыл глаза.

– Только вот что... Если не хочешь отвечать, если очень не хочешь – не отвечай. Но ничего придумывать не надо, ладно?

– Чего придумывать... Не я скажу, так другие... Да и Югалдина молчать не будет. Я ненавижу Горецкого и не скрываю этого. Если он сейчас не убил Большакова, он кого-нибудь убьет потом. Не убьет – жизнь испоганит. Пока он на земле – будет поганить все, к чему прикоснется. И если вы спросите у меня, какое ему наказание присудить, отвечу не колеблясь – расстрел. Без права замены на вечную каторгу.

– Сурово, – сказал Белоконь. – Но чует мое опытное следовательское сердце – за этим что-то есть. Не верю, будто дело тут в тех нескольких словах, которые Горецкий выкрикнул тогда в магазине по пьянке.

– Анна Югалдина приехала сюда ко мне. Не к Званцеву, за которого замуж вышла, не к Горецкому, с которым познакомилась в первые же месяцы... Она приехала, чтобы выйти за меня. Но из-за Горецкого получилась отсрочка. А потом появился Званцев. И она втюрилась в него.