Читать книгу "Холодная война. Военная история - Джереми Блэк"

сложных изделий, будь то компьютерные чипы или титановые детали.

Более тайно, в виде интервью, опубликованного в газете New York Times от 25 февраля 1998 года с Канатжаном Алибековым, бывшим чиновником раскрыта программа, в рамках которой Советский Союз готовил культуры вирусов сибирской язвы, оспы и чумы, которые могли бы быть доставлены межконтинентальными баллистическими ракетами. Это была бы настоящая антиобщественная война. В 1969 году Никсон отказался от дальнейших американских исследований и разработок бактериологического и химического оружия, и Советский Союз не ответил ему взаимностью. Американцы даже начали уничтожать свои запасы этого оружия. Если Советы в начале 1960-х годов рассматривали бактериологическое и химическое оружие как "бедную" альтернативу тактическому ядерному оружию, они продолжали исследования, когда их тактическое и стратегическое ядерное превосходство исчезло.

Роль КГБ и военных способствовала тому, что внешняя политика практически не контролировалась советскими дипломатами. Эта роль также определяла характер советской внешней политики. Министерство обороны и его союзники по промышленному министерству в Совете министров, а также представители крупных промышленных концернов в Центральном комитете, прямо и косвенно, были основным фактором советской внешней политики, которая была реактивной, враждебной и оборонительной, а не пыталась искать международного сотрудничества. От советских дипломатов ожидалось, что они будут реагировать на политику, определяемую не Министерством иностранных дел, а широким кругом должностных лиц. Партийное единство было ключевым элементом. Оно укрепляло институциональный конформизм, наблюдавшийся в Советском Союзе, когда генеральный секретарь Коммунистической партии определял политику в соответствии с тем, что представлялось как линия партии. Соответствие и сплоченность обеспечивали подготовку, представление и анализ информации.

Существовали и альтернативные источники информации для внешней политики, в частности, региональные институты, связанные с Академией наук СССР, которые были созданы для Латинской Америки (1961), Африки (1962), Азии (1966) и Северной Америки (1967). Институт иностранных языков имени Мориса Тореза был выдающимся и очень престижным учреждением, которое обеспечивало превосходную подготовку по иностранным языкам и культурам для тех, кто предназначался для советской дипломатической службы. Это было особенно ценно в Латинской Америке. Однако, хотя региональные институты имели доступ к информации о внешнем мире, их возможности влиять на процесс принятия решений были ограничены. Более того, в СССР не было аналога часто политизированных и открытых дебатов о вариантах политики, которые велись в США, а также смены власти между политическими партиями (как и в Великобритании, Франции и Западной Германии). Таким образом, во время холодной войны между дипломатическими системами двух государств существовала значительная разница в качестве, причем эта разница была в значительной степени в пользу США и их основных союзников. Параллельно существовали различия в работе спецслужб, причем КГБ был менее готов к дискуссиям, чем его западные коллеги. Советы оказались лучше в сборе описательной информации, чем в ее аналитическом аналоге. Информация, полученная от иностранных агентов, не синтезировалась так, как на Западе. Вместо этого поступающие данные все чаще подтверждали то, что "Центр" ожидал услышать в соответствии со своими заказами на сбор информации о конкретных явлениях. Таким образом, данные служили для подтверждения априорных предположений. Часто данные не интегрировались и не анализировались с учетом новых аналитических схем, на которые эти данные могли бы указать. Этот недостаток ярко проявился во время операции Able Archer в 1983 году (см. с. 182), когда Советы отреагировали слишком остро, хотя так было не всегда. КГБ был разделен на множество отделов или управлений, на каждое из которых были возложены конкретные обязанности по сбору и ведению внутренней и внешней разведки. Хотя отдельные управления могли работать хорошо, интеграция информации, предоставляемой (и, соответственно, уже выполненная интеграция) разными управлениями, часто была ниже стандартов американских и британских коллег. Советам было трудно собрать воедино эмпирические фрагменты. Если офицеры, обрабатывавшие данные, были точны, то их старшие по званию часто интерпретировали их по-другому.

 

Конкурирующие регионы

Европа вышла на передний план в начале 1980-х годов отчасти потому, что неудачное нападение Саддама Хусейна из Ирака на Иран в 1980 году привело к началу крупной войны, которая продолжалась до 1988 года. Этот конфликт продолжился и после того, как иракские войска были вытеснены из Ирана в 1982 году. Иранцы приняли решение о вторжении в Ирак в попытке свергнуть Саддама Хусейна. Благодаря этому решению Иран стал казаться гораздо менее серьезной угрозой для союзников Америки в Персидском заливе, особенно для Саудовской Аравии. Во время войны Запад оказывал Ираку косвенную поддержку, не в последнюю очередь посылая военные корабли для защиты танкеров в Персидском заливе от иранских атак. Это развертывание привело к столкновениям между американскими и иранскими силами, в которых последние потерпели поражение. Несмотря на то, что вооружение Ирака в основном осуществлялось Советским Союзом, он также получал западное оружие. Однако, в отличие от ситуации 1990 года, Юго-Западная Азия в 1980-е годы требовала лишь относительно скромных затрат американских ресурсов, что позволяло уделять внимание другим направлениям.

 

Польша

Как демонстрация того, что холодная война включала в себя действия и инициативы многих игроков и, в связи с этим, отличалась высокой степенью непредсказуемости, события в Польше в начале 1980-х годов были очень важны. Они сфокусировали советские опасения по поводу стабильности коммунистического блока и западные тревоги по поводу природы коммунистической власти. Фоном послужил постепенно развивающийся экономический кризис в Польше в 1970-е годы. Повышение цен на продовольствие в 1970 году привело к массовым беспорядкам, в частности, Балтийские морские порты, особенно Гданьск. Владислав Гомулка потерял пост первого секретаря Польской коммунистической партии, и его сменил Эдвард Герек. Чтобы откупиться от населения, Герек занял у Запада миллиарды долларов для финансирования крупных экономических улучшений, но на самом деле для поддержания неэффективной экономической системы. Заимствование в твердой валюте создавало проблемы с погашением. Задолженность, которая к 1977 году достигла 40 миллиардов долларов, вынудила правительство экспортировать за валюту мясо, а также, все чаще, другие продукты питания. К 1979 году нехватка продовольствия в Польше стала невыносимой.

Польша оказалась громоотводом для непопулярности коммунистических режимов, к которым добавились традиционная враждебность к России и сильная национальная христианская приверженность. Это проявилось в 1979 году, когда Иоанн Павел II, польский Папа, избранный в 1978 году, привлек миллионы людей к своему "паломничеству" в страну. Иоанн Павел был одновременно богословски консервативен и полон решимости бросить вызов коммунизму как нежелательному наросту, особенно в Польше. Будучи кардиналом, он встречался с лидерами оппозиции в 1976 году, и его позиция стала важным сдвигом по сравнению с прежней позицией католической иерархии в этой стране. В 1960-х годах эта иерархия стремилась к улучшению отношений с режимом, но теперь, при Иоанне Павле, не