Читать книгу "Уроки горы Сен-Виктуар - Петер Хандке"

Альбин начинает неожиданно петь. Это не настоящее пение, а просто напевание, как, бывает, напевает себе любой человек под настроение – не в полный голос, но все же достаточно громко.

АЛЬБИН

Из норы я вышел на волю и пива

                        Выпил в пивной

Это было ни там, ни здесь, но точно – со мной

И сказал человек в магазине: «Полночным поездом

                                               поезжай»

И я сел в него и отправился в дальний край

В рассветных сумерках прибыл к речным берегам

одиннадцать тысяч женщин стояло там

и святая Урсула сказала мне в этот час:

«Там на севере в дельте зверь поджидает всех нас».

В автобусе стоя заснул я и вдруг упал

Шофер церемониться со мною не стал

Он сказал: «Передай своей матушке горячий привет»

и лицо его сделалось желтым, как лютиков цвет

Лежа в траве, я мечтал о снегах

черные клешни жуков-оленей больно кололи меня

и женщина с лодочной станции сказала: «Садись

Багажник машины забит, а ты сзади, дружок,

                                                притулись»

Не помню, что дальше было на той дороге

вот край долины, и сердце забилось в тревоге

«Петля дороги замкнулась, назад ведет!»

кричу я громко, и айсберга колкий лед

уткнулся в затылок, я прыгаю быстро в окно

Вокруг светло и одновременно темно

И пилот из своей кабины обернулся ко мне

он сказал: «Альбин, дружище, отправляйся домой

да станцуй там польку о святой своей простоте».

Побрел я в сторону дома и потерял башмак

воззвал я к сердцу: «Утихни, не бейся ты так»

кто же там шел посреди дороги, сало жуя, сквозь

                                                            ночь?

То был отец Игнац, и он посадил меня одним махом

                                      на плечи и унес прочь.

ИГНАЦ (подхватывает и продолжает)

Мы бежали сквозь джунгли, и вот впереди канал

Город где-то внизу, не разглядеть портал

желто-красных ворот, наконец мы свернули туда

и западный человек нам сказал, что так

                              не добраться домой никогда

на острова привезли нас с подветренной стороны

мы ели снулую рыбу и стали слепы

Женщина в баре пела, мотив тянулся и гас,

про «свечу на окне» там было, и пела она для нас

Что-то около года работали мы среди моря

                               на островах потом

мы провели для жителей телефон

Парень с собакой, стоя в будке на берегу,

кричал там в белую трубку: «Я тебя так люблю»

Устали мы от скитаний, хватило нам их навек

Корабль не поплыл в Эльдорадо – свалил нас

                                в грязный снег

и некто со мною рядом в вечных сумерках

                                прошептал:

«Снег растопите мне, братья и сестры,

                                для погребения»

И вновь под злобной молодой луною

                             в тропиках война

мы были полководцами, но за нами не шли войска

ложками по котелкам гремели мы и орали

зловонную пасть разевал убийца-медведь,

                             но мы дальше шагали

Потом мы ринулись в воду, и была та вода прекрасна

и голос отца Антона из глубин доносился ясно:

«Дети мои, ко мне, на зов мой придите!»

В бездонной воде сияли чаны, зовя в родную обитель

И не печальный катафалк тащил он за собою —

Колясочку на четверых, но схожую с арбою

и человек на облучке с карандашом в руках,

водя рукою в воздухе, писал: «А я – ваш брат».

АНТОН

На перепутье трех дорог человек какой-то сиделна корточках возле дойки, и был он голый совсемЖалобно взывал он: «О три дороги! О пропасть там,                                                     вдали!»«О реки Вавилонские! О ветреные выси! О бухта                      ангелов!» – громко вторили мыГодами питались мы хлебом с вареньем,                      что твердою пленкой покрытоно однажды на небе вечернем воссиял этот лик                                            из нефритаМы отправились в кино «Транслюкс» и тут же                         от первого поцелуя сниклиполетели с черным соколом на равнины                            где кружили снежные вихриИ в зеленый четверг взошли на белую колокольнюЛица все в красных точках от льдинок но было                                              не больноВместо языков на колоколах болтались лишь                                              клочья сена«Ой-мой, ой-мой», – шептали беззвучно все мыСтановилось все хуже и хуже, сгущалось ненастьеЯдовито-зеленые сполохи в небе как знак несчастьяМы выглянули наружу, назад, но в этот часНикого там не было – не было даже насЛица наши теперь беззащитны, к железу холодному                                   мы прилепились губамии никто, о никто оторвать нас не в силах, и самине уйдем мы, пусть дева с псалтирью в руках                                  к нам взываетглухи мы, мотыльком полумрака ее пенье                                  бессильно порхаетТам стоял человек с копьем, поедая бананОплели его шею рваные плети лианникто так и не понял, о чем он нам возвещалпока механизм бетономешалки беззвучно его                                                не пожралМы ни разу не видели город с хорошей его стороныбескрайние дали за башнями страха были совсем                                                 не видныпахли прелестные розы разбавленным кислым виноми куда-то до Санкт-Никогдабурга отодвинулсяотчий домИ тут явилась (оглядывается на комендантшу)девушка с развязки автобана, и странные слована желтой зюйдвестке ее красовались: «Это я, ваша                                                       сестра»Вдаль по рельсам несся блюз ее певучий:«Я цветок по имени чем-дольше-тем-лучше»На остановке Нордштерн мы вошли в трамвайи вышли в тепло-бурый торфяниковый краймы увидели дом восходящего солнца,                         вздымающийся в небеса,и услышали голос человека из топи болота:«Не каждый может все – но каждый может все                                                  сказать».

Остальные повторяют: