Читать книгу "Математика с дурацкими рисунками. Идеи, которые формируют нашу реальность - Бен Орлин"

В школе я узнал о зеркальной экономической симметрии между потреблением и производством[223]. Потребители покупают товары, чтобы извлечь максимально возможную пользу. Производители покупают ресурсы, чтобы получить максимально возможную прибыль. Каждый из них продолжает покупать, пока предельная полезность от очередной единицы товара не перестанет оправдывать затраты. За эту аккуратную параллельную структуру мы можем поблагодарить (или обвинить, если настроены против капитализма) маржиналистов.

3. Так почему стакан воды дешевле, чем алмаз?

Старая трудовая теория цен наполовину все-таки верна. В конце концов, добывать алмазы из кимберлитовых трубок существенно труднее, чем воду из колодцев. Тем не менее ключевой вопрос остается без ответа: зачем кому-нибудь обменивать огромную сумму денег на крошечное количество углерода?

А вы вообразите себя богачом. (Возможно, вы играли в эту игру раньше.) У вас уже есть вся необходимая вам вода. Ее достаточно, чтобы утолять жажду, принимать душ, поливать петунии и содержать аквапарк на заднем дворе. Потратить еще одну тысячу долларов на воду? Бесполезно.

А что, если купить на эту тысячу долларов алмаз? Оригинально! Блестяще! Как будто первая чашка кофе после одиннадцати маффинов кряду.

То, что верно для одного толстосума, еще более верно для всех толстосумов, вместе взятых. Для первого же доступного в наличии алмаза найдется алчный покупатель, готовый уплатить абсурдную цену (скажем, $100 000). Для второго алмаза — уже не настолько алчный (он готов уплатить лишь $99 500). Когда самые пылкие клиенты рассеются, придется снизить цену. Чем больше алмазов на рынке, тем меньше пользы от очередного алмаза.

На стороне предложения действует параллельный принцип. Если добыча первого алмаза обойдется в $500, то добыча второго — в $502, и так далее: каждый дополнительный алмаз добывать чуть-чуть дороже, чем предыдущий.

По мере роста рынка эти числа приближаются друг к другу. Шаг за шагом стоимость добычи увеличивается. Шаг за шагом польза от покупки падает. В конце концов они сходятся в точке рыночного равновесия, где цена устраивает обе стороны.

Да, первая чашка воды в экономике стоит существенно больше, чем первый драгоценный камушек. Но цены зависят не от первого и даже не от среднего приращения продаж. Они зависят от последнего приращения, последней крупицы алмазной пыли.

Прекрасная теория. Но она вызывает тот же вопрос, что и фактоид, чересчур хороший, чтобы оказаться правдой, или фотомодель с идеальной кожей на журнальной обложке: так ли это на самом деле? Действительно ли производители и потребители размышляют о марже?

Ну… нет. Процитирую Йорама Баумана, обладателя степени PhD, экономиста-стендапера, как он сам себя называет: «Никто не приговаривает в продуктовом магазине: „Я хочу купить апельсин. Я хочу купить еще один апельсин. Я хочу купить еще один апельсин…“»[224].

Маржинализм анализирует мыслительные процессы в человеческом сознании не глубже, чем теория эволюции описывает побуждения первых млекопитающих. Это экономическая абстракция, отсекающая детали реальности, чтобы создать полезную упрощенную схему. Мерой успеха теории является ее предсказательная сила — и в этом плане маржинализм триумфатор. Мы не всегда осознаем это, но с некоторой абстрактной точки зрения все мы созданы госпожой Маржой.

4. Маржинальная революция

Маржинальная революция стала историческим рубежом, точкой невозврата для экономики, которая в этот момент стала математической. Джон Стюарт Милль, последний великий экономист-классик, уже указывал на этот путь. «Правильная математическая аналогия — это уравнение, — писал он. — Спрос и предложение… будут уравнены»[225]. Вернемся к примеру с алмазным рынком. Если спрос превышает предложение, покупатели будут соревноваться, подталкивая цену вверх. Если предложение превышает спрос, продавцы будут соперничать, сбивая цену. «Конкуренция выравнивает цены», — лаконично сформулировал Милль.

Каким бы убедительным ни был анализ Милля, маржиналисты отвергли его из-за недостаточной математичности. «Если экономика в принципе обязана быть настоящей наукой, — писал Джевонс, — она должна не ограничиваться аналогиями, а строить суждения на основе настоящих уравнений». Или, как сказал Вальрас: «Почему мы должны упорно пользоваться повседневным языком, объясняя суть вещей наиболее громоздким и некорректным образом… как это неоднократно делал Джон Стюарт Милль… если то же самое можно сформулировать лаконичнее, точнее и яснее на языке математики?»[226]

Вальрас прогулялся неплохо. Его знаковая работа «Элементы чистой экономики» — математический шедевр. Обширная теория рыночного равновесия построена на четких постулатах. Словно чтобы доказать свою независимость от реальности, он посвящает более 60 страниц анализу наипростейшей экономической ситуации: два человека обмениваются определенным количеством товаров двух видов. Эта работа, беспрецедентно строгая и глубоко абстрактная, позже снискала похвалу как «единственная работа экономиста, которая выдержит сравнение с достижениями теоретической физики»[227]. Вальрас пришел бы в восторг от такого комплимента. После прогулки с отцом в тот вечер он преследовал одну основную цель: поднять экономику на уровень точной науки.