Читать книгу "Свои-чужие - Энн Пэтчетт"

Кумар улыбнулся, хотя непонятно было, как ему это удалось. Но он был великодушен, и, к счастью, рядом не было мальчиков.

— Джек, — сказала Франни, положив ладонь на дрожащую руку отчима, — это Кумар — мой муж.

Но перед Кумаром забрезжил выход, и Кумар намерен был им воспользоваться.

— Да, сэр, — сказал он, коротко кивнув.

Демонстрируя чудеса силы и устойчивости, поднял с пола весь багаж одновременно. Сумки мальчиков вскинул на плечо.

— Иди через кухню, — сказал Джек, когда Кумар шагнул в сторону широкой лестницы.

Под весом сумок Кумара повело было в сторону, но он сумел развернуться и двинулся по направлению к кухне. Оттуда наверх вела узкая черная лестница — когда-то ею пользовались слуги, в те времена, когда здесь держали слуг.

— Думают, им можно прямо посреди гостей разгуливать, — сказал Джек Франни, глядя Кумару в спину. — Глаз с них нельзя спускать.

— Это мой муж, — сказала Франни.

Почему у нее перехватывает горло? Какое странное ощущение.

Джек похлопал ее по руке.

— Не хочет ли красавица чего-нибудь выпить?

— Нет, Джек, спасибо.

Когда они бросили жребий, Франни решила, что ей повезло. Когда монета звякнула о стол Кэролайн и Кэролайн сказала, что Франни на Рождество досталась Виргиния, та подумала — какая удача. Но теперь она ощутила, что всей душой стремится к умирающему, уже почти умершему отцу.

— Я принесу тебе эгг-ног, — сказал Джек Дайн, повернулся и пошел обратно в толпу.

— Сдал, — отметил Пит, провожая отца глазами. — Если ты вдруг не заметила. Совсем сдал. Он еще ничего не поджег?

— Ты зачем говоришь такое? — напряженным голосом спросила Беверли.

Она любила Джека Дайна, или память о нем, когда он еще был в здравом уме. А вот его сыновья вечно требовали от нее больше внимания, чем Беверли готова была им дать.

— Потому что рано или поздно он что-нибудь подожжет, — сказал Пит. Он разглядывал толпу, ища собеседника получше. — Мэтью! — Он поднял руку и помахал брату: — Смотри! Франни приехала.

Жилет у Мэтью Дайна был черный, но из бокового кармана свешивалась золотая часовая цепочка, с подвешенным к ней маленьким красным стеклянным шариком, отчего Мэтью выглядел куда нарядней всех остальных. А Франни и забыла, что на рождественские приемы к Джеку Дайну все мужчины обязаны были являться в жилетах. Окинешь комнату взглядом, и сразу понимаешь, что здесь празднуют: все женщины в красном, все мужчины в жилетах. Мэтью взял Франни за обе руки и поцеловал в щеку.

— И в дом войти не успела, как на тебя уже насели, — посочувствовал он.

Мэтью нравился Франни больше остальных братьев. Он всем нравился больше.

— Где Рик? — спросила она, подумав, что, может, стоит разделаться одним махом со всеми тремя Дайнами, а потом прорываться к лестнице.

— Рик где-то застрял, — сказала Беверли. — Сказал, что не приедет.

— Приедет, — заверил Мэтью. — Лора Ли и девочки уже здесь.

Я шел в Сент-Ив, навстречу он, а следом шли его семь жен. Они несли по семь лукошек, и в каждом было по семь кошек. Франни никак не могла уложить всю эту толпу в голове. Она хорошо знала Дайновых мальчиков — их так продолжали звать на шестом десятке, — но путалась в их первых и вторых женах, а также в детях, которых тоже подчас было по два комплекта — одни еще маленькие, другие уже завели собственные семьи. Кошки, котята, жены, лукошки. Многие Дайны считали Франни кем-то вроде сестры, кузины, дочери или тетки. Какая-то Кейти Дайн в Нью-Йорке родила ребенка. Благодаря материнскому замужеству Франни состояла со всеми этими людьми в каких-то загадочных родственных отношениях, но самой ей никак не удавалось понять, кем и кому она приходится. Пегги, первая жена Джека Дайна, умерла больше двадцати лет назад, но сестер Пегги Дайн с мужьями, детьми, мужьями и женами детей и детьми мужей и жен детей по-прежнему каждый год приглашали на прием — заходите, гости дорогие! И каждый год они исправно приезжали и, поедая приготовленные Беверли канапе, составляли перечень перемен: новый диван, стены в гостиной другого оттенка, картина с птицами над камином — все это оскверняло память Пегги. А невыносимей всего для них была перестановка мебели.

Гости начали замечать, что приехала дочь Беверли — некоторые были знакомы с Франни и воспылали желанием ее увидеть, а остальные были о Франни наслышаны. Мэтью наклонился к ее уху и шепнул: «Беги».

Франни поцеловала мать.

— Скоро вернусь, — сказала она.

Она прошла через кухню, где двое темнокожих мужчин в черных брюках, белых рубашках, галстуках и жилетах сооружали на серебряных подносах башни из бутербродиков с ветчиной, а третий выкладывал на тяжелом серебряном блюде креветки вокруг хрустальной чаши с коктейльным соусом. Никто в сторону Франни даже голову не повернул. Если они ее и заметили, то никак этого не показали. Франни поднялась по черной лестнице в комнату, где они с Кумаром обычно спали. Все Дайновы мальчики жили в городе, в своих собственных красивых домах, так что даже на Рождество места хватало всем. Уходя на пенсию, Джек Дайн разделил свою империю на три части, передав Мэтью «тойоты», Питу «субару», а Рику «фольксвагены». Ленивый Рик обиделся на то, что «тойоты» достались Мэтью. Это несправедливо, говорил он, никто не может состязаться с «тойотой». Особенно он завидовал тому, что брату отошли «приусы».

Франни тихонько открыла дверь в комнату и увидела, что ее муж устроился в темноте на кровати поверх покрывала. Его пиджак и галстук висели в шкафу, ботинки были задвинуты под кровать. Кумар всегда был аккуратистом, даже в студенчестве. Она скинула пальто и шарф на пол, сбросила зимние сапоги.

— Мне было бы очень себя жалко, — тихо сказал Кумар, лежа со сложенными на животе руками и закрытыми глазами, — если бы не было так жалко тебя.

— Спасибо, — сказала она.

Матрас был огромный, но она доползла до Кумара и улеглась с ним рядом.

Он обнял ее, поцеловал в волосы.

— Другие муж с женой сейчас предались бы любви.

Франни рассмеялась, уткнувшись лицом ему в плечо.

— Ну да, муж с женой, у которых дети не имеют привычки заявляться в комнату без предупреждения.

— И у которых тесть и хозяин дома не пристрелит зятя за посягательство на чистоту расы.

— Ох, прости, — сказала Франни.

— Бедная твоя мать. Ее мне жалко тоже.

Франни вздохнула:

— Это да.

— Тебе надо вернуться к гостям, — сказал он. — Я спуститься с тобой морально не готов, но тебе надо идти.

— Это да, — повторила она.

— Попроси мальчиков принести мне поесть, хорошо?

Лежа на его груди, Франни закрыла глаза и кивнула.

Если бы все шло, как хотел Кумар, они бы каждый год сразу после Дня благодарения уезжали на Фиджи и не возвращались бы в Нью-Йорк, пока не отгремит Новый год и с города не снимут украшения. Плавали бы с рыбами, лежали на пляже, ели папайю. А устав от Фиджи, ездили бы на Бали, или в Сидней, или еще в какие-нибудь края с мелодичным названием, где много солнца и песка.