Читать книгу "Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв. - Александр Пресняков"

Сейм и не дал согласия. От коронной рады литовские послы получили ответ, что поляки ждут еще 4 недели простого возвращения литвинов в Люблин.

Но Сигизмунд-Август взял на себя решить дело иначе. Он разослал от 28 апреля листы, назначая поветовые сеймики на 10 мая, со своими посланцами. Сеймики должны были прислать послов в Люблин к 30 мая. Посланцы королевские должны были изложить на сеймиках историю всего дела: как король созвал «сейм спольный» по просьбе станов Литовско-Русского государства, как станы панов и магнатов не могли согласиться на начало дела «от старых списов» и «от намов на соймах прошлых», не имея на то полномочий от братьи своей, и как паны отъехали, ничего не постановивши. Приходится потому созывать новый сейм.

Призывая на сейм, господарь выражал удивление, «иж сами добровольне просите о зуниеванье для вальки потужное и о соймы спольные для того, а гды на съем послов выправуете, замероную моц им даете и на становенье унии новый обычай», вместо того чтобы основываться на старых актах. Теперь пусть приедут послы «с зупольною моцъю становити тако коло унии, яко и спольные обороны». Ввиду напряжения отношений король обещает послам свободу и неприкосновенность.

Пока шло дело о новом сейме, поляки заканчивали присоединение Подляшья и Волыни. Сенаторы и магнаты, владения которых были в Подляшье, не явились. 2 мая Тышкевич потерял воеводство — оно было передано присягнувшему Кишке. Каштелянство потерял Тризна — получил его поляк Адам Косинский. То же и на Волыни. В 20-х числах мая магнаты один за другим стали присягать. Присягнул волынский воевода Чарторыйский, киевский воевода князь Вас. Острожский, луцкий староста Корецкий, князь Вишневецкий и др. Остафий Волович оговорил, что присягает, как волынский землевладелец, оставаясь подданным великого княжества. Так эта присяга, видно, вообще разумелась. 26 мая издан волынский привилей, сохранивший на Волыни действие литовского статута; кроме того, что противоречит уравнению прав волынской шляхты с польскою, дозволяется волынцам исправлять статут на сеймиках, внося исправления на коронный сейм. Официальным языком остается русский.

На этом не кончилось. Поднят был вопрос о таком же возвращении Киевщины и Подолии литовской, как и Брацлавского воеводства. Брацлавщину присоединили как часть Волыни, а далее уже сенаторы и послы воеводств Брацлавского и Волынского стали особенно настаивать на присоединении Киевщины. Воевода брацлавский, князь Роман Сангушко, при присяге умолял не отделять Брацлавщины от Киевщины, с которой она связана более, чем с Волынью.

Волынцы настаивали, что для южной Руси Киев необходим, как ключ ее, форпост против татар и Москвы. Именно это значение Киева, как мы видели, вызвало возражение против его аннексии в сенате. Киевщина была присоединена на тех же условиях, как Волынь.

Когда явились на новый Люблинский сейм паны и послы литовские, дело было закончено. Панам радным оставалось спасать, что можно. Результат компромисса — акт 1 июля 1569 г. Известны основы этой Люблинской унии: 1) великое княжество Литовское и королевство Польское составляют отныне одну Речь Посполитую, одно нераздельное государственное целое; 2) у них один государь, избираемый польско-литовским сеймом, коронуемый в Кракове; 3) хотя особое избрание и посажение на великое княжество отменено, но в титуле сохраняется провозглашение его королем польским и великим князем литовским, русским, прусским, мазовецким, жмудским, киевским, волынским, подляшским и ливонским; 4) элекция вольная, так как династические права Ягеллонов перешли к короне Польской; 5) король под присягою подтверждает права и вольности обоих народов в одном привилее; 6) рада и сейм общие, отдельных литовских сеймов король созывать не будет; 7) но законы, судебные решения, права и вольности земские и привилегии отдельных лиц остаются в силе по-старому; 8) договоры и союзы с иностранными государствами заключаются не иначе, как сообща, а по делам важным и переговоры не иначе, как сообща; 9) одинаковая по весу и ценности монета; 10) свобода сельскохозяйственных продуктов шляхты и ее подданных от внутренних и внешних таможен; 11) отмена запрета приобретать имения полякам в Литве, литвинам в Польше; 12) уряды и достоинства в великом княжестве остаются без изменения; 13) редукция розданных столовых имений не распространяется на Литву, но король не будет больше их раздавать (спадковые может раздавать и полякам и литовцам, лишь бы без ущерба для военной службы).

Таковы существенные пункты государственно-правового акта, превратившего, по обычному представлению, династическую унию Литвы с Польшей в унию «реальную». Но нет более сложного вопроса в теории государственного права, как учение о «соединенных государствах», а такие исторические формации, как Польско-Литовское государство, особенно трудно «догматизировать», тем более что действительные отношения плохо укладывались в формулы люблинского акта, да и сам этот акт редактирован крайне неотчетливо, бессодержательно и неопределенно.

«Акт унии, — читаем в одной из статей М.К. Любавского, — совершенный в Люблине, намечал только в общих чертах будущее положение великого княжества Литовского, многого не договаривал до конца, кое-чего не касался вовсе, так что по одному этому акту, в сущности, нельзя еще составить себе ясного и конкретного представления о том, что же принесла с собою уния 1569 г. для великого княжества, что удержало оно из прежнего исторического наследия и с какою внутреннею организациею сделалось оно неотъемлемым членом Речи Посполитой».

По идее, пересмотр унии должен был создать из двух государств одно новое целое. Такое большое дело, будь оно предпринято с достаточною содержательностью, потребовало бы значительного творчества, большой организационной работы. Но дело свелось к наспех составленному документу, не воплотившему, собственно говоря, никакой сколько-нибудь плодотворной политической идеи, а между тем постановления люблинского акта должны были стать основным законом, нерушимой конституционной хартией: никогда, ни под каким видом не должны быть они изменены ни королем и радою, ни даже станами обоих народов, но должны вечно сохраняться целыми и в полной силе!

Прежде всего акт 1569 г. внутренне противоречив. Толкуя о единой Речи Посполитой, о едином государственном теле, он сохраняет раздельные территории, для точного определения границ которых посылались комиссары, например, для точного разграничения Подляшья от великого княжества, различие административного строя и действующего права, словом, создает унию раздельных политических целых. Иначе и не могло быть не только в силу резкого различия быта и интересов Литвы и Польши, но и в силу того, что само королевство Польское не составляло политического монолита, а делилось на весьма различавшиеся по тенденциям и интересам Малую и Великую Польшу, постоянно боровшиеся за перевес и государственное влияние, да еще обросло такими «аннексами», как Пруссия, Русское воеводство, Волынь и Киевщина! Иначе и не могло быть, потому что для глубокого объединения, коренного и прочного, не было почвы в общности всех основных интересов. Это ясно сказалось на том же Люблинском сейме, как только от унии перешли к текущим делам.

Возникал ряд первостепенных вопросов для поляков — литовцы отказывались рассуждать о них, как о деле незнакомом и постороннем. Поляки предоставляли литовцам самим вырабатывать «конституции», касающиеся их дел. И работа единого коронного сейма единой Речи Посполитой оставалась механическим соединением работ литовского и польского представительства, текших двумя разными руслами. И Лаппо прав, предпочитая этот «унионный» сейм называть не его официальным термином «коронный», а иначе: «сейм польско-литовский».