Читать книгу "Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII веков - Клоди Дюамель-Амадо"

* * *

Люблю на жаворонка взлет В лучах полуденных глядеть: Все ввысь и ввысь — и вдруг падет, Не в силах свой восторг стерпеть. Ах, как завидую ему, Когда гляжу под облака! Как тесно сердцу моему, Как эта грудь ему узка!

Любовь меня к себе зовет, Но за мечтами не поспеть. Я не познал любви щедрот, Познать и не придется впредь. У Донны навсегда в дому Весь мир, все думы чудака, — Ему ж остались самому Лишь боль желаний да тоска. Я сам виновен, сумасброд, Что мне скорбей не одолеть, — В глаза ей заглянул и вот Не мог я не оторопеть; Таит в себе и свет, и тьму И тянет вглубь игра зрачка! Нарцисса гибель я пойму: Манит зеркальная река.

Прекрасных донн неверный род С тех пор не буду больше петь: Я чтил их, но, наоборот, Теперь всех донн готов презреть. И я открою, почему: Их воспевал я, лишь пока Обманут не был той, к кому Моя любовь так велика.

Коварных не хочу тенёт, Довольно Донну лицезреть, Терпеть томленья: тяжкий гнет, Безжалостных запретов плеть. Ужели — в толк я не возьму — Разлука будет ей легка? А каково теперь тому, Кто был отвергнут свысока!

Надежда больше не блеснет, — Да, впрочем, и о чем жалеть! Ведь Донна холодна как лед — Не может сердце мне согреть. Зачем узнал ее? К чему? Одно скажу наверняка: Теперь легко и смерть приму, Коль так судьба моя тяжка!

Для Донны, знаю, все не в счёт, Сколь к ней любовью ни гореть. Что ж, значит, время настает В груди мне чувства запереть! Холодность Донны перейму — Лишь поклонюсь я ей слегка. Пожитки уложу в суму — И в путь! Дорога далека.

Понять Тристану одному, Сколь та дорога далека. Конец любви, мечте — всему! Прощай, певучая строка!

БВЛ, с. 51–54

* * *

Цветут сады, луга зазеленели, И птичий свист, и гомон меж листвою. Цвету и я — ответною весною: В душе моей напевы зазвенели. Как жалки те, что дара лишены Почувствовать дыхание весны И расцвести любви красой весенней!

Немало слез, обид и злых мучений — Мои мечты всё превозмочь успели, И до сих пор они не охладели, Я полюбил еще самозабвенней. Всевластию любви подчинены Все дни мои, желания и сны — Я, как вассал, у Донны под пятою.

Недаром чту я истиной святою: В делах любви язык мольбы и пеней Пристойнее сеньора повелений, — Иначе я самой любви не стою! Богач, бедняк — все перед ней равны. Надменные посрамлены, смешны, Смиренный же достиг заветной цели.

Да, для другой, ее узнавши еле, Я кинул ту, что столь нежна со мною, — Ни с песнею, ни с весточкой иною Мои гонцы давно к ней не летели, И впредь меня оттуда гнать вольны. Да, отрицать не вправе я вины, Но одолеть не мог я искушений.

От всех безумств и головокружений Я лишь тогда б очнулся в самом деле, Когда б глаза той, нежной, поглядели В мои глаза хоть несколько мгновений, И, кротостью ее укрощены, Все думы будут ей посвящены, — В том поклянусь я с поднятой рукою. Себе тогда я сердце успокою В раскаянье, средь горьких сожалений, Когда та, кого нет в мире совершенней, Пренебрежет своей обидой злою. Пред ней с мольбой ладони сложены: Лишь только бы взглянуть со стороны, Как милая готовится к постели!

Но трепещу от страха: неужели Себя окажет кроткая крутою — Сочтет меня утратою пустою? Князья, меж тем, вассалов не имели, Чтоб были так покорны и скромны, Как я пред ней, — решимости полны Ждать милости и не вставать с коленей.

К покинутой стихи обращены, Но Глаз Отраде преподнесены, Дабы ни в ком не вызвать подозрений.

Будь мы, Тристан, вовек разлучены, О вас вовек не прекращу молений!

БВ, с. 67–68

Пейре Овернский

* * *

Трубадуров прославить я рад, Что поют и не в склад и не в лад, Каждый пеньем своим опьянен, Будто сто свинопасов галдят: Самый лучший ответит навряд, Взят высокий иль низкий им тон.

О любви своей песню Роджьер На ужасный заводит манер — Первым будет он мной обвинен; В церковь лучше б ходил, маловер, И тянул бы псалмы, например, И таращил глаза на амвон.

И похож Гираут, его друг, На иссушенный солнцем бурдюк, Вместо пенья — бурчанье и стон, Дребезжание, скрежет и стук; Кто за самый пленительный звук Грош заплатит — потерпит урон.

Третий — де Вентадорн, старый шут, Втрое тоньше он, чем Гираут, И отец его вооружен Саблей крепкой, как ивовый прут, Мать же чистит овечий закут И за хворостом ходит на склон.

Лимузенец из Бривы — жонглер, Попрошайка, зато хоть не вор, К итальянцам ходил на поклон; Пой, паломник, тяни до тех пор И так жалобно, будто ты хвор, Пока слух мой не станет смягчен.

Пятый — достопочтенный Гильем, Так ли, сяк ли судить — плох совсем, Он поет, а меня клонит в сон, Лучше, если б родился он нем, У дворняги — и то больше тем, А глаза взял у статуи он.

И шестой — Гриомар Гаузмар, Рыцарь умер в нем, жив лишь фигляр; Благодетель не больно умен: Эти платья отдав ему в дар, Все равно что их бросил в пожар, Ведь фигляров таких миллион.

Обокраден Мондзовец Пейре, Приживал при тулузском дворе, — В этом есть куртуазный резон; Но помог бы стихам и игре, Срежь ловкач не кошель на шнуре, А другой — что меж ног прикреплен.

Украшает восьмерку бродяг Вымогатель Бернарт де Сайссак, Вновь в дверях он, а выгнан был вон; В ту минуту, как де Кардальяк Старый плащ ему отдал за так, Де Сайссак мной на свалку снесен.

А девятый — хвастун Раймбаут С важным видом уже тут как тут, А по мне, этот мэтр — пустозвон, Жжет его сочинительства зуд, С жаром точно таким же поют Те, что наняты для похорон.

И десятый — Эбле де Санья, Он скулит, словно пес от битья, Женолюб, пострадавший от жен; Груб, напыщен, и слыхивал я, Что, где больше еды и питья, Предается он той из сторон.

Ратным подвигам храбрый Руис, С давних пор предпочтя вокализ, Ждет для рыцарства лучших времен; Погнут шлем, меч без дела повис — Мог тогда только выиграть приз, Когда в бегство бывал обращен.

И последний — Ломбардец-старик, Только в трусости он и велик; Применять заграничный фасон В сочинении песен привык, И хоть люди ломают язык, Сладкопевцем он был наречен.

А про Пейре Овернца молва, Что он всех трубадуров глава И слагатель сладчайших кансон; Что ж, молва абсолютно права, Разве что должен быть лишь едва Смысл его темных строк прояснен.

Пел со смехом я эти слова, Под волынку мотив сочинен.

ПТ, с. 47–49