Читать книгу "Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис"

Когда мы говорим о теле, уме и духе, то создаем вводящие в заблуждение разграничения. Существует только жизнь и бесчисленные точки зрения жизни. Отстранившись от конкретного места, обстоятельств и времени, я больше не был связан своими ощущениями. Я был – вот и все. Что это значит – видеть с точки зрения жизни? Что значит быть бесконечным в настоящем мгновении? Наверное, об этом невозможно рассказать, но это можно испытать на собственном опыте. Люди говорят, что тогда, в гробнице, я был мертв, – но ведь это просто представление, созданное мозгом, материей. Умер? Ушел? Покинул тело? С точки зрения жизни, эти понятия, как и все понятия, несущественны. Тот случай можно назвать прообразом моего неизбежного перехода. Я не был мертв тогда, не умер я еще и сейчас, но мое желание узнать, что такое смерть, удовлетворено. В путешествии от бесконечного потенциала в видение материи и формы, а потом обратно к бесконечному потенциалу нет ничего страшного. С точки зрения жизни, ничего особенного не происходит.

Но с точки зрения материи, происходит что-то совершенно ужасное. Материя недолговечна и подвержена постоянным изменениям. Кто бы мы ни были, к какому бы роду ни принадлежали, мы видим реальность с точки зрения материи, даже если мы достаточно осознанны и понимаем, что мы – это нечто большее. Наши представления о жизни и смерти – и обо всем остальном – существуют в видении материи.

У материи мощная память – мы это знаем по своему мозгу. Мозг запоминает независимо от того, хочет этого ум или нет. Память в огромной степени влияет на способ нашего восприятия и на наши убеждения, но это всего лишь одна из функций органического механизма, чьих возможностей не счесть. Чувства, язык, интеллект – все это функции материи, как и эмоции, настроения, инстинкты и интуиция. Я хочу подчеркнуть, как сложна природа физического тела, и пояснить: развитие нашего восприятия соответствует эволюции самой материи. Степень развитости материи можно измерить тем, как она реагирует на свет. Эволюция человека непосредственно связана с изменением сложности нервной системы и ее чувствительности к свету. Свет – это вестник жизни и ее первое проявление. Наверное, это звучит как очередная история, но так, собственно, оно и есть. Я пытаюсь облечь в слова то, что почти невозможно ими выразить, и так поступает каждый, кто ищет истину, используя символы. О свете и вестниках жизни рассказано немало историй, до сих пор живущих в памяти человечества, но мы склонны привязываться к самой истории, вместо того чтобы увидеть истину, которую она пытается до нас донести.

Скажем так: жизнь – это непознаваемое бытие, сила, которая не может быть названа словами. Можно сказать, что, прежде чем начала существовать материя, был лишь потенциал существования. И вот вдруг этот потенциал, или абсолютная сила, вынужден воспринимать, смотреть. А когда смотришь, возникает две точки зрения – видящего и видимого. Механизмом, соединяющим эти две точки зрения, является свет. Как ребенок, заглядывающий в замочную скважину, жизнь смотрит вокруг, и свет показывает ей Вселенную. Между главными действующими лицами этой истории нет никакой разницы. Нет различия между жизнью, тем, что она видит, и тем, посредством чего она видит. Чистый потенциал превращается в чистое восприятие. «Замочные скважины» есть повсюду, и вид из них один и тот же. Жизнь видит саму себя.

В том опыте, который я пережил в египетской пирамиде, не было ничего странного. Я погрузился в видение, а затем оказался вне видений, вне времени, в вечности. Когда я сказал ученикам, что вернусь, я говорил не как Мигель, а как чистая сила жизни. Жизнь всегда здесь с предложением нового начала и возможности иного разговора. На сердце у меня было легко. Оно стало невесомым, избавившись от гнетущего бремени знаний и тирании рассказчика. Когда я проскальзывал в тот день мимо смерти, мне было понятно послание жизни. Я не чувствовал никакой угрозы, у меня не было ощущения конца или начала. Пожалуй, тот день в Камере Царя был предзнаменованием последнего сдвига в моем сознании.

Этот сдвиг произошел два года спустя в Теотиуакане, когда я понял, что мое физическое тело скоро не сможет мне больше служить. Оно будет не в состоянии долго существовать с постоянно расширяющейся и усиливающейся внутри его силой жизни. А через неделю у меня действительно откажет сердце, и, так или иначе, тот Мигель, которого я знал, – и тот Мигель, образ которого рисовали себе другие, – умрет.

19

– Я хочу играть! – закричал Хосе на брата.

– Отстань! – отрезал Мигелито. – Играю я.

– Но игра и моя тоже!

Хосе попытался выхватить у брата пульт управления. Мигелито было двенадцать лет, и он был крупнее, но Хосе как-то раз удалось повалить его на пол. Он готов был повторить свой подвиг.

– Это мой рождественский подарок, – огрызнулся старший брат. – Вот я и играю.

– Да ладно тебе! Давай я буду Луиджи[53].

– Я тоже хочу играть! – заканючил маленький Лео, добавляя шуму.

– Эй, что происходит? – спросил их отец, заходя в дом Марии за сыновьями. – Вас с улицы слышно.

– Пап! Я играть хочу!

– Тебе нельзя! – крикнул на него брат.

– Во что играть? – спросил Мигель.

– В «Супер-Марио», папа.

– «Nintendo»![54] Нам же обоим ее подарили!

– Почему это ему нельзя играть? – спросил отец.

– Потому что я играю.

– Мне можно! Мы можем вдвоем играть!

– Это правда? – спросил Мигель.

– Да! – сказал Хосе.

– Она сейчас не в режиме Луиджи, слышишь, Луиджи, – простонал его брат.

– Вот видишь, пап? Я Луиджи – он меня так назвал! Пусть даст мне поиграть!

– Я хочу поиграть! – вторил ему Лео.

– Что это за игра? – спросил отец, подсаживаясь к старшему сыну.

– Ой, ну как я тебе объясню? – опять со стоном отозвался Мигелито. – Она очень сложная.

– Все просто! – возразил Хосе, запрыгивая на колени к отцу. – Марио и Луиджи идут в Грибное Королевство, чтобы спасти принцессу Олдскул.

– Мордстул.

– Им нужно спасти принцессу, но плохой парень пытается их убить.

– Меня, – поправил его старший брат. – Он пытается убить меня.

– И меня тоже, если меня играть пустят.

– И что вы должны делать? – спросил Мигель, уставившись на экран.

– Мне нужно пройти отсюда сюда – видишь этот флагшток? – так, чтобы меня не убили.

– Я могу помочь! – настаивал Хосе.

– Почему ты не хочешь, чтобы он помог тебе? Он же твой брат.