Читать книгу "Я посетил сей мир. Из дневников фронтовика - Владимир Бушин"

Если бы КС хоть на этом бы остановился! Но нет, он трусит дальше: «Отец сделал цикл радиопередач «В поисках героев Бреста». Этот цикл принес ему неслыханную популярность. Дело в том, что как во время войны, так и сразу после наши солдаты, попавшие в плен, считались предателями. Только сволочь могла так отнестись к людям, которые, проливая кровь за родину, оказались в плену… Отец постоянно вбивал в головы слушателей, зрителей и читателей, что наши военнопленные не предатели, а истинные герои».

Только сволочь могла это написать вслед за лжецами от Волкогонова (1989) и Радзинского (1997) до Туркова.

Для старшего Смирнова Советское время, когда он и вся его родня благоденствовали и благоухали, – «людоедский эксперимент» (Известия.6.12.00). Его приводит в бешенство знаменитая «Песня о Родине» Лебедева-Кумача и Дунаевского: «Не горькая ли насмешка в том, что именно в 37 году, на пике сталинских репрессий, впервые прозвучали в фильме «Цирк» знаменитые строки: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» (там же). Во-первых, «Цирк» это не 1937 год. Во-вторых, 1937 год это не «пик» (см. помянутого И. Пыхалова). А главное, да, миллионы людей, весь народ, в том числе многочисленный клан Смирновых с его «гремучей смесью» (одно Переделкино чего стоит!), дышали свободно и жили с каждым годом лучше и веселей (см. выше). Но, увы, – нет правил без исключений…

Совершенно справедливы и правдивы также и другие слова гимна, проклинаемые вами: «Знамя Советское, сила народная нас от победы к победе ведет». А какое же знамя нас вело, допустим, до Берлина – триколор, что ли? Он нас даже до Тифлиса не довел. И какая же сила вела, если не народная? Что ж вы за существо, если даже сила родного народа для вас лишь предмет глумления да издевок? Верю: по причине слепоты и амнезии вы эти победы не видите, а какие видели, не помните – ни страну, вытащенную из неграмотности к вершинам культуры, ни знамя победы над рейхстагом, ни наш герб на Луне и Марсе, заброшенный туда еще сорок лет тому назад, – забыли, но это лишь патологический факт вашей биографии.

Евгений Долматовский в книге «50 твоих песен», которую подарил мне в Коктебеле, приводит заранее написанное письмо жене летчика Владимира Зотова, погибшего в бою против фашизма еще в Испании в том самом 37 году: «Вспоминайте меня моей любимой «Песней о Родине»: «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». А закончил Зотов письмо так: «Шурик, расскажи сыну, кто был его отец и за что он погиб» (с. 118). Как вам, смирняшки, понять такого человека! Он вступил в бой с фашизмом добровольно, а вы даже в мирное время за широкой спиной отца улизнули от армии. И что можно рассказать о вас вашим детям и внукам?

Впрочем, своим потомкам вы рассказали о себе сами: «Если бы, не приведи Господь, немцы в 41-м году заняли Москву, мы, вероятно, распевали бы сегодня: «Свастика Гитлера – сила народная нас от победы к победе ведет». Ваш язык выдает вас с головой. Откуда такая деликатность – «заняли»? Фашисты не заняли бы, а захватили город, ворвались бы и растерзали его. Но главное, кто – мы? Вы с Костей пели бы, вы с дочкой Дуней, вы все вместе с Чубайсом, недавно ставшим супругом вашей Дуни? Вам и невдомек, что если бы сбылась ваша дикая фантазия, то в Москве уже никто и ничто не пел бы. А люди с «гремучей смесью» – в первую очередь.

Кстати, муж Чубайс – не единственное достижение дочки Дуни. Еще она поставила фильм о Бунине, роль которого убого сыграл ее папа. Ну, так случайно совпало. У Бунина есть прекрасное стихотворение «Родине»:

Они глумятся над тобою.Они, о родина, корятТебя твоею простотою,Убогим видом черных хат…Так сын, спокойный и нахальный,Стыдится матери своей –Усталой, робкой и печальнойСредь городских его друзей.Глядит с улыбкой состраданьяНа ту, что сотню верст брела,И для него ко дню свиданьяПоследний грошик сберегла.

Многие строки здесь адресованы смирняшкам…

Константину в юные годы очень хотелось сниматься в кино и он приставал с этим к своему старшему брату, который уже ставил фильмы. И тот ему однажды сказал: «Я нашел для тебя роль… Вот смотри: черный экран, полоса света, входят двое. Один говорит: «Посмотри, кто там лежит». – «Это труп». Вот ты этим трупом и будешь»… Эту роль младший брат сыграл великолепно. И так вжился в роль! В сущности, так и остался трупом. Но не простым, а говорящим, дающим интервью для журнала «Караван истории». А о старшем брате Андрее можно сказать, что он превзошел младшего во всем, в том числе и в актерском мастерстве.

«ЛИТЕРАТУРА И ЖИЗНЬ»

В «Литературе и жизнь» я проработал недолго, но печатался там много. Однажды на Цветном бульваре встретил добрую приятельницу Лену, с которой познакомился летом 1953 года в Дубултах. Она – дочь известного еще с тридцатых годов критика Владимира Ермилова. У Асеева в поэме «Маяковский начинается» о нем несправедливо сказано:

А это, читатель, любезный Немилов.

Он – ярый приверженец классики форм и, стоя у «Красной нови» у кормила, решил, будто корень кормила от «корм».

Впрочем, на совести Ермилова несправедливостей тоже немало.

Асеев – второй (первым был Иосиф Уткин) живой писатель, которого я увидел в 1939 году на эстраде в Измайловском парке, где он как раз читал эту поэму, за которую получил Сталинскую премию. Ему тогда исполнилось пятьдесят лет. Помню, чья-то юбилейная статья о нем начиналась словами: «Он очень молод…» Ибо тогда считалось, что в пятьдесят человек уже чуть ли не старик.

Лена была с незнакомым мне парнем. Она представила меня так: «Это Володя Бушин, без которого не обходится ни один номер «Литературы и жизнь». Так и было. А спутник Лены оказался Вадимом Кожиновым, ее мужем. Злые языки говорила: «Он женился на библиотеке Ермилова». Говорят, библиотека действительно богатая. А печатался я много по двум причинам. Во-первых, газета только начиналась, материалов порой не хватало. Во-вторых, за годы аспирантуры и после у меня накопилось много неопубликованных статей.

Успел я напечатать там свою первую шумную статью «Реклама и факты» – о критике в «Новом мире». Это же было осиное гнездо будущих прорабов перестройки: один Сарнов чего стоит. А тот же Турков!.. Говорили, Твардовский негодовал: «Нашелся новый Белинский!» Однако никаких возражений или опровержений не последовало.

25 марта 1959 года я напечатал там статью «Чувство слова», в которой речь шла о романах Федора Панферова «Раздумье» и Даниила Гранина «После свадьбы». В «Нашем современнике №1 за 1960 год П. Пустовойт гневно обрушился на меня: «В. Бушин даже не пытается провести грани между речью писателя и его героев. Обнаружив слова «очухаться», «взъерепениться», «лупануть», кричит «Караул!» Что ж, если действительно так и было, то Пустовойт совершенно прав. «Рецепты В. Бушина даже староверу адмиралу Шишкову показались бы анахронизмом». И тут прав. Сейчас даже не верится, что я писал такую чушь. Но что я! Даже Шолохов, видимо, под влиянием работы Сталина «Марксизм и языкознание» (1952) в одном издании «Тихого Дона» убрал слова и речения подобного рода и почти все диалектизмы. Слава богу, потом восстановил.