Читать книгу "Душа человека. Революция надежды - Эрих Фромм"

В поисках адекватного решения мы встречаемся с двумя серьезными препятствиями. Первое – это интересы промышленных кругов, чье воображение воспламеняется наличием слишком большого количества отчужденных людей, не способных подумать о том, что изделия промышленности должны помогать человеческому существу становиться активнее, а не пассивнее. Помимо этого, в промышленности знают, что с помощью рекламы можно создавать потребности и страстные желания с прицелом на будущее, так что если продолжать действовать безопасным методом, порождая потребности и продавая продукты для их удовлетворения, то риск потерять прибыль невелик.

Другая трудность заключается в определенном понимании свободы, приобретающем все возрастающее значение. Важнейшим проявлением свободы в XIX веке была свобода вкладывать и использовать собственность любым сулящим прибыль способом. Поскольку управление предприятиями осуществлялось их собственниками, стяжательские устремления побуждали их подчеркивать свободу использования и вложения капитала. В середине XX века у большинства американцев собственность невелика, хотя относительно большое число людей владеют значительными состояниями. Средний американец работает по найму и довольствуется относительно небольшими сбережениями, как наличными, так и вложенными в акции, облигации или страхование жизни. Свобода помещения капитала не представляется ему первостепенной проблемой, и даже для большинства людей, имеющих средства на покупку акций, это своего рода азартная игра, в которой они либо пользуются советами консультантов по капиталовложениям, либо просто полагаются на совместные инвестиционные фонды. Но подлинное чувство свободы находится сегодня в иной сфере – в сфере потребления. В этой сфере каждый, за исключением живущих ниже установленных стандартов, переживает свободу потребителя.

Здесь мы имеем дело с индивидом, бессильным оказать влияние – сверх установленных границ – на дела государства или предприятия, на котором он работает. У него есть начальник, у его начальника тоже есть начальник и у начальника его начальника тоже есть начальник. В результате остается очень мало людей, у которых нет начальника и которые не подчиняются программе управленческой машины, частью которой они являются. Но какова же власть человека в качестве потребителя? Существует масса видов сигарет, зубной пасты, мыла, дезодорантов, радиоприемников и телевизоров, фильмов и телепрограмм и т. д. и т. п. И все они добиваются его благосклонности. Все они – «к его услугам». Он волен предпочесть одно другому и забывает, что, в сущности, между ними нет разницы. Свобода отдать предпочтение своему любимому товару порождает ощущение могущества. Человек, бессильный в человеческом отношении, становится могущественным в качестве покупателя и потребителя. Можно ли попробовать ограничить это ощущение могущества, ограничив свободу выбора в потреблении? Представляется разумным допустить, что это можно сделать только при одном условии: если вся атмосфера общества изменится, позволив человеку стать более активным и заинтересованным как в индивидуальных, так и в общественных делах и меньше нуждаться в том, чтобы эта фальшивая свобода царствовала на рынке[108].

Попытка поставить под вопрос модель неограниченного потребления сталкивается еще с одной трудностью. Принудительное потребление компенсирует тревогу. Как я уже указал раньше, потребность в этом типе потребления проистекает из чувства внутренней пустоты, безнадежности, душевной сумятицы, напряженности. Поглощая предметы потребления, индивид убеждается в том, что «он есть» как таковой. Если сократить потребление, тревога в значительной мере вышла бы наружу. Попытка противодействовать нарастающему беспокойству вылилась бы в нежелание сокращать потребление.

Самый красноречивый пример этого механизма можно найти в том, как люди относятся к потреблению сигарет. Невзирая на хорошо известную опасность для здоровья, большинство продолжает потреблять сигареты. Не потому ли, что люди скорее согласятся рано умереть, чем откажутся от удовольствия? Анализ позиции курильщиков показывает, что это по большей части так называемая «рационализация». Потребление сигарет успокаивает затаенную тревогу и ослабляет напряженность, и люди готовы рисковать своим здоровьем, лишь бы не оказаться лицом к лицу со своим беспокойством. Если же значимость качества жизни повысится по сравнению с сегодняшним днем, многие бросят курить или перестанут увлекаться чрезмерным потреблением, и не ради физического здоровья, а потому, что, только глядя в лицо собственным тревогам, они смогут найти пути более продуктивной жизни. (Между прочим, большинство побуждений к удовольствиям, коль скоро они навязаны извне, включая секс, имеют своей причиной не желание удовольствия, а желание избежать тревоги.)

Проблему ограничения потребления так трудно оценить потому, что даже в изобильном обществе Соединенных Штатов удовлетворены не все бесспорно законные потребности. Это относится по меньшей мере к 40 % населения. Как же можно думать о сокращении потребления, пока не достигнут уровень оптимального потребления? Отвечая на этот вопрос, следует руководствоваться двумя соображениями: первое – что обеспеченная часть общества уже достигла точки вредоносного потребления; второе – что еще до того, как будет достигнут уровень оптимального потребления, нацеленность на все возрастающее потребление порождает алчность, при которой человек не только хочет того, чтобы его законные потребности были удовлетворены, но мечтает о нескончаемом росте желаний и их удовлетворения. Другими словами, идея неограниченного подъема кривой производства и потребления вносит значительный вклад в увеличение пассивности и алчности у индивида еще до того, как достигнут пик потребления.

Несмотря на эти соображения, я считаю, что превращение нашего общества в такое, которое служило бы жизни, должно изменить потребление, а следовательно, косвенно и модель производства нынешнего индустриального общества. Очевидно, что такое изменение произойдет не в результате бюрократических распоряжений, а как следствие изучения информации обсуждения и принятия решений частью населения, достаточно образованной, чтобы осознать различие между жизнеутверждающими и жизнеотрицающими видами потребностей.

Первым шагом в данном направлении стали бы исследования, которые, насколько мне известно, никогда всерьез не проводились, – исследования различий между этими двумя видами потребностей. Группа психологов, социологов, экономистов и представителей общественности, выражающих интересы потребителей, предприняла бы изучение потребностей, «очеловеченных» в том смысле, что они содействуют развитию человека, радостному восприятию жизни, и тех искусственно созданных потребностей, внушенных и распропагандированных промышленностью, с тем чтобы найти рынок для выгодного помещения капитала. Как и во многих других случаях, трудность вопроса состоит не столько в определении различий между этими двумя типами потребностей и некоторых промежуточных типов, сколько в самом факте его постановки, что при всей чрезвычайной важности вопроса окажется возможным только тогда, когда обществоведы начнут заниматься человеком, вместо того чтобы оправдываться ссылками на необходимость спокойного функционирования нашего общества и на собственную роль в качестве его апологетов.