Читать книгу "Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя - Стив Дьюно"

– При каких условиях ты бы мог прикончить лучшего друга? – спросил я его. – Каковы параметры?

Он посмотрел на меня.

– Р-р.

– Ты мой лучший друг.

Он пытался понять, что я говорю, но это было слишком сложно, у нас не было общей отправной точки.

Это было дорогой в бесконечность. Знать его. Ни конца, ни начала. Как ребенок, который залает вопросы: «Что было раньше?», или «Что будет потом?», или «Куда уходят собаки?»

– Ты заслуживаешь того, чтобы жить. Это твое право. Это не обсуждается. Когда ты сам будешь готов, дай мне знать или просто уйди во сне. Так это будет. Так это у людей. В любом случае, тебе решать. Если станет слишком тяжело, я сделаю то, что должен, но то, что ты не можешь танцевать тарантеллу, – еще не повод тебя убивать.

Он любил смотреть на меня, когда я с ним говорил, даже когда слух ему отказал. Он улыбнулся и вздохнул.

Когда мы стареем и дряхлеем, нам не хочется есть. Это очень сложная штука. Очень достойная и неуловимая.

Мой дед умер от лейкемии и болезни сердца. Он приехал из Италии совсем молодым, и у него всегда был отменный аппетит. Он тяжело работал и строил свою жизнь с нуля.

Итальянская культура определяется едой. Пища – это тот клей, что держит нас вместе. Но в последний год жизни дед к этому остыл. Завтраки и обеды, которые были когда-то так важны для него, утратили смысл. Он перестал есть, молиться, надеяться. Мой дед, родившийся в прошлом столетии, переживший землетрясение, оползень, Муссолини, мировую войну, путешествие через океан, превратился в призрак и умер в своей постели, в Нью Йорке, забыв все те вкусные блюла, что он когда-то любил.

Мясо – это очень важная, очень давняя вещь. Мы были мясом для хищников раньше, чем их приручили. Для собаки еда – это святое. Еда – это сила и жизнь. Я никогда не встречал пса, который бы постился, и если я такого увижу, то не стану ему доверять.

Мы молимся о спасении души, они охотятся. Это одно и то же. Но когда мы мочимся под себя на смертном одре и молим о спасении грехов, они мочатся во сне, потому что им снятся белки. Для собаки еда – это вечность.

И теперь для Лу еда стала основной страстью. Что ему еще оставалось? Он был глух и не мог ходить без посторонней помощи. Зато пища по-прежнему была волшебством.

За час до обеда он оживлялся, пофыркивал и ворочался в своем убежище рядом с кухней, где проводил теперь почти все время. Но, несмотря на отличный аппетит, он продолжал худеть. Зад стал совсем костлявым, и даже мощная грудь как-то съежилась. Он ел, как не в себя, но не мог это переварить.

Мы давали ему все самое лучшее – свежую ягнятину, говядину, куриные шеи, яйца, требуху. Его никогда не тошнило, и я мог менять его меню каждый день. Он никогда не знал заранее, чего ожидать, и это подогревало интерес.

Для Флавио еда никогда не значила так много. Он любил сначала понюхать, потом отойти, попривыкнуть к новому запаху, и только тогда вернуться. К тому времени Лу давно успевал справиться со своим обедом и был готов преподать Флавио основной урок собачьего этикета: «Ешь быстро!»

– У него брови растут, – заметила Никки.

– На колдуна стал похож.

– Шерсть опять грязная. Ты давно его купал?

– Недавно, но искупаю, конечно. У него сальные железы стали плохо работать, и сам умываться он уже не может. Раньше он чистился, совсем как кошка.

– А еще он пукает. Часто.

– Ты тоже.

– Кто бы говорил. Вы с ним можете соревноваться.

Мы немного повозились, потом устроились на полу рядом с Лу. Я даже поиграл в ним в «чокнутого пса». Он был счастлив.

– Вот. Он опять пукнул!

– Ужас какой. – Я принялся махать рукой нал Лу. Он ухмыльнулся нам и фыркнул.

– Ты видел? Он нарочно это делает и улыбается, точно как Джек, когда пукнет.

– Может, научить его пукать по команде? Лотерейщики это оценят.

Я всегда любил старые научно-фантастические фильмы. Чем хуже, тем лучше – мне нравилось смотреть их и бояться.

Как-то вечером мы с Лу смотрели «Мозг, который не хотел умирать». Он лежал рядом со мной, тяжело дышал и смотрел на экран, пытаясь понять, что там делает женская голова на большом железном подносе.

– Она лишилась тела, но мозг остался при ней, – сказал я, толкая его ногой. Он поднял на меня взгляд и вздохнул.

В фильме знаменитый хирург сходит с ума после того, как его невеста попадает в автокатастрофу, и ей отрывает голову. Он оживляет эту голову, после чего она несет с подноса всякую чушь.

Он собирается убить другую женщину и пересалить на ее тело голову своей любимой, та возражает и начинает телепатически общаться с каким-то жутким мутантом, которого добрый доктор держит у себя в шкафу. Она приказывает мутанту прикончить садиста, чтобы она могла наконец спокойно умереть. Мутант поджигает дом, и в финале мы видим, как среди языков пламени голова кричит: «Я же тебя просила: дай мне умереть спокойно!»

– Отличное кино, – объявил я, допивая пиво. Лу поставил лапу мне на колено. Я положил руку поверх. Он вытащил свою лапу и снова водрузил сверху. Мы играли так какое-то время, и я оставил победу за ним.

– Ар-ру-а.

– Может, отрезать голову Флавио, а на место пришить твою? У тебя будет еще десять лет жизни. У нас будет еще десять лет.

Он посмотрел на меня.

– Я шучу. Почти.

Не знаю, ощущал ли он себя головой на подносе.

– Ему все хуже, – сказал я.

– Я вижу, он уже не может стоять, – подтвердил доктор Филлипс. Я поддерживал Лу, пока врач слушал его сердце и легкие.

– У него проявляется недержание, и он худеет.

Он размял плечи Лу, тот попытался отстраниться. Ему явно это не понравилось.

– Весь вес приходится на передние лапы, и это сказывается. – Теперь он стал ощупывать голову. – Ему больно.

– Увеличить дозу обезболивающего?

– Можно, но это плохо для печени. Как он ест?

– Лучше некуда.

– Но все равно теряет в весе.

– Да.

Доктор Филлипс не пытался меня уговаривать. Он знал меня и знал Лу. Он понимал, что Лу особенный и что любая победа будет важной под конец.

– Я могу сделать анализ крови, но и без того очевидно, что он стремительно угасает. Дыхание затрудненное, шерсть клочьями, и он слишком худой.

– Я не могу. Еще рано. Мы не готовы.

– Понимаю. Сколько ему? Пятнадцать?

– Будет шестнадцать через три недели. Шестого июня – так мы записали в свое время и условились считать.

– День «Д».