Читать книгу "Времена Хрущева. В людях, фактах и мифах - Виталий Дымарский"

Когда чем-то провинился Евгений Евтушенко, было созвано специальное собрание, на которое заставили прийти многих писателей. И там сказали, что с Евтушенко надо кончать, поскольку его поведение возмутительно. Что с молодыми надо работать, но не терпеть то, что позволяет себе Евтушенко. Что Союз писателей должен, обязан и так далее. Казалось, что с Евтушенко действительно будет покончено. Сам он в это время был в Африке. А когда приехал и выслушал, что происходило в его отсутствие, то сказал: «Ну, посмотрим». Через неделю в газете «Правда» появились стихи «товарища Евтушенко» на целых полстраницы. Естественно, такие, которые были нужны: Россия, Африка, дружба и прочее. Как и что после этого можно было спрашивать с Евтушенко? Союзу писателей пришлось примолкнуть.

Анатолий Гладилин написал повесть после того, как поработал в качестве простого рабочего на золотых приисках под Певеком (это самый север Чукотки). Она была опубликована в журнале «Молодая гвардия». А потом вышла статья в «Комсомольской правде», где Гладилина обвиняли в очернительстве рабочего класса и в том, что он осмеял саму идею коммунистических бригад. После этого его перестали печатать, а пьесу, которая уже репетировалась в театре Вахтангова, сняли с репертуара. Вот вроде бы шла «оттепель», и всем – свобода, а какие-то конкретные авторы могли быть тихо запрещены.

Через полгода в редакции «Юности» Гладилину посоветовали написать письмо в ЦК партии, что его не печатают. Он написал, ответа, конечно, не получил, но через некоторое время ему позвонил директор издательства «Советский писатель» Николай Лесючевский.

«Издательство „Советский писатель“ было самое крупное издательство тогда, и оно кормило всех писателей, от него все зависели. Перед Лесючевским даже секретари прогибались, секретари Союза, не самые главные, но все-таки… Он был царь и бог. Этого места он не так просто добился. Известно про него, что в сталинское время он закладывал писателей очень квалифицированно. Он – из тех старых зубров, которые еще сидели, и у которых была власть.

Вдруг он мне звонит и говорит: «Анатолий Тихонович, срочно приезжайте ко мне в редакцию».

Я приезжаю. Он говорит: «Вы знаете, мы решили издавать вашу повесть „Первый день нового года“, я буду вашим редактором, я буду сам редактировать вашу книгу. Давайте сейчас поедем ко мне домой, там мы тихо, спокойно поговорим, как мы будем делать». Происходит невиданное, неслыханное. Мы поехали домой, сидим с ним, говорим. Потом раздается телефонный звонок, он говорит: «Да, да, да. Сейчас передам», – и передает мне трубку. В трубке голос: «С вами говорит инструктор, зам. зав. отдела ЦК КПСС». Черноусанов была его фамилия. Потом мы его вспоминали, это был очень светлый деятель на этом общем фоне. «Все в порядке у вас с книгой? Вы довольны?» Была какая-то такая реакция».

Из воспоминаний Анатолия Гладилина в эфире «Эха Москвы»

Хрущев был действительно непредсказуем и неуправляем. У него были сталинские замашки, он мог совершенно спокойно снять человека, расстрелять, как вопреки закону был расстрелян валютчик Рокотов. И вместе с тем он все время искал чего-то, пытался что-то менять, выдвигал новые кадры. Поэтому молодых, с одной стороны, дико громили, а с другой стороны, даже поддерживали.

Многие недоброжелатели говорили, что Никита Сергеевич Хрущев с виду был дурак дураком. Но в России всегда главный герой – Иван-дурак. И кроме того, Хрущев – это последний руководитель советского государства, который многое прошел, много знал, но все время искал каких-то чудес. Что такое кукуруза и вся его кукурузная кампания, которая вызывала смех? Кажется, что он дурак был, а ведь он действительно знал, что сельское хозяйство просто так не вытащить. И кукуруза, которую он увидел в Америке, показалась ему тем чудом, которое и может спасти сельское хозяйство. Он все-таки верил, что можно найти что-то такое чудесное, что вытащит советскую систему. К тому же, наверное, он действительно был последним настоящим коммунистом из руководителей СССР. Потом пришли руководители, которые уже ни во что не верили, они просто хотели тихо сидеть и властвовать. А Хрущев верил в светлое будущее почти так же, как верили обычные советские люди.

Так и писатели-шестидесятники ни диссидентами, ни антисоветчиками не были, они тоже просто верили в светлое будущее. Термин «диссиденты» появился уже в постхрущевское время, когда бывшие шестидесятники стали задыхаться от засилья дураков, невежд и непрофессионалов во власти. И не только в Союзе писателей или среди чиновников средней руки они были. Аксенов вспоминал, как с ним министр культуры разговаривал, через каждое слово вставляя матерное. В первую очередь диссиденты хотели, чтобы все было в руках профессионалов, людей, которые знают свое дело и любят его.

Сами они в большинстве своем работали ради идеи, потому что разбогатеть на литературе было сложно. Тираж журнала «Юность» тогда подняли от ста тысяч до двух миллионов экземпляров. А вот книги издавали только разрешенными тиражами, не больше.

Шестидесятники знали, что на их книгах воспитывались миллионы людей, которые потом строили дома, заводы, фабрики, людей учили. И самой первой и главной у них была мысль, что надо не слушаться, не на идею опираться, не на веления партии, а первым делом стараться делать все профессионально и хорошо.

Они были критически настроены по разным причинам, но настоящих антисоветчиков, таких как Владимир Максимов, было мало. А некоторые, как например Роберт Рождественский, и вовсе сделали прекрасную карьеру при советской власти. Причем Рождественский никого не закладывал, он просто там, где надо, молчал. И несмотря на то что он был на самых верхах литературной иерархии, он не сделал ни одного ложного шага.

Но шестидесятничество – это очень широкое явление: это не только писатели и поэты, это и художники, и режиссеры, и даже актеры. И как ни странно, но они почти все, особенно вначале, были вместе, очень любили друг друга, радовались успеху друг друга.

Когда в «Новом мире» напечатали роман Владимирова «Три минуты молчания», к нему в Центральном доме литераторов подошли Тарковский с Кончаловским и поздравили, сказали, что роман – замечательная вещь. Белла Ахмадулина поздравляла и говорила, что это – гениальная вещь, а они с Владимировым почти не были знакомы.

Была радость за других, было ощущение, что все борются с общим врагом, имя которого идеологическая бездарность. И еще шестидесятничество объединяла вера в светлое будущее, что в этой стране можно построить что-то такое, что будет лучше и легче жить[50].