Читать книгу "История любви в истории Франции. Том 8. Наполеон и Мария-Луиза - Ги Бретон"

– Ее Императорское Высочество в полном здравии, – сказал он. – Она должна быть очень счастлива тем, что ее августейший супруг испытывает к ней такую любовь, которую проявил в моем присутствии столь трогательным образом. Честно говоря, при виде такой дружной семьи становится легко на сердце…

Никто не посмел разочаровать чувствительного дантиста и сказать ему, что красивый молодой человек, продемонстрировавший ему свою “супружескую” любовь, звался капитаном де Канув ил ем. Но, когда врач ушел, придворные камергеры и дамы не смогли удержаться от дикого хохота, который еще долгое время сотрясал переднюю принцессы»175.

Увы! Этой приятной жизни суждено было закончиться большим скандалом, Царь Александр подарил Наполеону три собольих шубы, которым не было цены. Щедрый император подарил одну шубу Полине, другую – Дезире Клари на память об их юношеской любви, а третью оставил себе.

И вот однажды ночью, когда Канувиль особо отличился во время занятий любовью, принцесса Боргезе, не зная, чем его за это отблагодарить, подарила ему несколько бриллиантов и свою соболью шубу. Довольный подарком, капитан заявил, что отныне будет надевать эти прекрасные украшения вместе с парадным мундиром.

Спустя несколько дней после этого Наполеон проводил во дворе дворца Тюильри смотр войскам. Внезапно, по неизвестной причине, лошадь господина де Канувиля принялась пятиться, несмотря на все усилия седока и ткнулась крупом в бок коня императора.

Придя в негодование, Наполеон обернулся и увидел соболью шубу.

– Кто этот офицер? – крикнул он.

И тут он опознал еще и бриллиантовые застежки, подаренные им сестре еще в Италии.

Гнев его был ужасен.

– Бертье! – взревел он. – Что здесь делают все эти з..„которыми вы себя окружили? Почему они не проходят школу войны? Что означает их бездействие в то время, когда кое-где гремят пушки? Бертье!.. Вам все надо подсказывать, вы сами ничего не видите!..

Смущенный Бертье принялся по своей привычке вместо ответа грызть ногти.

– Ну ладно! – сказал император. – Пусть господин де Канувиль сегодня же вечером отправляется в Португалию. Князю Эсслингу следует доставить кое-какие депеши. Пусть он их и доставит…

Этот случай вызвал при дворе большой скандал.

Вечером того же дня слишком элегантный капитан отправился в сторону Пиренейского полуострова, а Полина, оставшись в одиночестве, стала подыскивать себе нового любовника…

В то время когда принцесса Боргезе «гуляла на стороне», как говорили богословы, касаясь проблемы супружеской неверности, Канувиль прибыл в Саламанку и предстал перед герцогиней д’Абрантес.

Его оставили ужинать, и он рассказал о своей любви к Полине, о случае с шубой и о гневе императора. Герцогиня, видя, что он «полон печали», поняла, что ей представился прекрасный случай повеселить своих гостей. И принялась ловко расспрашивать Канувиля о прелестях и скрытых достоинствах принцессы Боргезе.

Ловко направляемый герцогиней, бравый капитан говорил без умолку. В присутствии увлеченно слушающей аудитории он со слезами на глазах рассказал о проведенных с Полиной ночах любви, о позах, которые она предпочитала принимать, о ласках, которые любила получать и отдавать.

Удовольствие, которое он явно получал от своего рассказа об этих чудесных моментах, давало ему право говорить все без утайки. И вскоре гости герцогини стали сами задавать ему, как заинтересованные собеседники, самые немыслимые вопросы.

Некоторым было интересно узнать, каков был природный цвет «лужайки» Полины, других заинтересовали слова, которые она произносила в высший момент наслаждения, третьих – вопрос «возбуждения ее сосков»…

И Канувиль, содрогаясь от рыданий при мысли о потерянном рае, отвечал на все эти вопросы, не упуская ни малейшей детали.

Никогда еще у герцогини д’Абрантес не было столь интересного ужина…

В полночь капитан, в глазах которого еще блестели слезы, покинул дом семьи Жюно в сопровождении генерала Тьебо.

Послушаем, что генерал рассказал об этом необычайном вечере:

«Я подумал, что он распростится и со мной и отправится в свое пристанище, но он вдруг остановился прямо посреди улицы и заговорил жалобным голосом.

– Мой генерал, – сказал он мне, – неужели у вас хватит смелости бросить несчастного молодого человека на произвол судьбы?

– Нет, конечно, – ответил я ему, – когда вы не ужинаете или не обедаете у герцогини, я надеюсь, что вы будете рассматривать мой стол, как ваш.

– А сегодня ночью?

– Сегодня ночью? Но вы сейчас пойдете к себе, ляжете в кровать и заснете.

– В какую кровать?

– Черт возьми, да в ту, которую вам уже, очевидно, приготовили в том месте, где вы поселились.

– Я еще нигде не поселился.

– Что? Вы не сняли квартиру сразу же по приезде сюда?

– Нет, мой генерал. И если вы сейчас меня покинете, я не знаю, что со мною станется.

Рассмеявшись, я повел его к себе.

Дома у меня он выкинул очередную шутку. Когда я отдавал приказание своему слуге постелить капитану в гостиной, он заявил:

– Мой генерал, вы так добры.

– И что дальше?

– Я чувствую себя очень несчастным, чтобы ложиться спать в одиночестве.

– Вот как! Уж не желаете ли вы лечь спать со мной?

– Нет, мой генерал. Но, бога ради, скажите, чтобы мне постелили в вашей комнате.

Я отдал соответствующие распоряжения. И вместо того чтобы заснуть, вынужден был выслушать его рассказ о счастье и неудаче. Он рассказал в мельчайших подробностях о своем ослепительном приключении, спел панегирик качествам, прелестям своей принцессы, признался в своей страсти и любви к ней, поведал подробно обо всем, что он выдумывал для того, чтобы повеселить своего идола, чтобы польстить ей. Он рассказал мне все, вплоть до стихов, описывающих самые интимные ситуации, в которых он с ней побывал, стихов, декламировать которые научил его Тальма, чтобы они звучали как можно возвышеннее, наконец он дал мне столь подробное, столь точное описание этой божественной особы, что, будь я скульптором, мог бы сотворить ее статую.

Фурнье утверждал, что эта Полетта была “боевой кобылой Канувиля”. Для того чтобы выбить его из седла, следовало его убить»176.

Канувиль недолго оставался в Испании. Как только он вручил депеши князю Эсслингу, вскочил на коня и галопом помчался в Париж, «устремив взор», как образно выразился в свойственном только ему стиле Альбер Фурнье, «к горизонту, за которым ему рисовалась широкая постель его обожаемой любовницы»…

Спустя восемь дней он прибыл в Нейли и устремился в покои Полины. Зрелище, которое предстало перед ним, когда он распахнул дверь, привело его в замешательство. Сидя в кресле, принцесса, «с высоко задранными юбками», предоставила капитану драгун Ашилю Турто де Септейлю, еще одному любимчику Бертье, возможность «надраить свою драгоценность».