Читать книгу "Девять жизней Дьюи. Наследники кота из библиотеки, который потряс весь мир - Вики Майрон"

О некоторых вещах мне трудно было говорить. О самоубийстве брата… О смерти матери… И, помню, я просто боялась заговорить о том, как мне удалили грудную железу. Я держала это в тайне и даже спустя годы чувствовала себя ущемленной. Я боялась даже себе признаться, что, когда доктор определил рак молочной железы, во мне все оборвалось. Больше никто меня не приласкает, никто не скажет мне заветных, ласковых слов! Один Дьюи был постоянно рядом со мной, час за часом, день за днем. Один он давал мне возможность физического контакта, которого я жаждала.

А когда я в первый раз стала рассказывать о смерти Дьюи – как он посмотрел в мои глаза, словно умоляя о помощи, когда я держала его на руках в кабинете ветеринара, – я не удержалась и разрыдалась. Прошло уже столько времени, но я по-прежнему остро переживала свое потрясение, когда доктор Бил сказал: «Я ощущаю сильное уплотнение. Это злокачественная опухоль, и она стремительно разрастается. Он очень страдает. Мы ничем не можем ему помочь».

Но за этим воспоминанием следуют и другие. Помню холодную поверхность стола в кабинете, на который я постелила любимое старенькое одеяльце Дьюи, помню, как он тихо урчал, словно успокаивая меня, как он расслабился и прислонился головкой к моей руке. Помню выражение доверия в его золотистых глазах, как страх в них сменился умиротворением, как больно сжималось у меня сердце, когда я сквозь слезы шептала ему: «Все хорошо, Дьюи, все хорошо. Все будет хорошо, малыш».

Помню, я посмотрела ему в глаза и поняла, что я осталась одна.

Могло показаться, что в моем состоянии все эти разговоры и тяжелые воспоминания, трудная работа над книгой должны были еще больше подорвать мои силы. Но получилось наоборот – книга меня поддерживала. Когда ты настолько больна, что стоит повернуться в постели, как у тебя начинается приступ рвоты; когда единственное, что удерживается у тебя в желудке, – это крекеры; когда никто не в силах заверить тебя, что когда-нибудь ты обязательно выздоровеешь, – то в один «прекрасный» день так легко и просто перестать сопротивляться болезни. А если ты сегодня отказался от борьбы, то чем это может окончиться?

Я не сдавалась, потому что с нетерпением ждала вечера, который посвящала воспоминаниям о Дьюи. Даже в те дни, когда у меня хватало сил только на то, чтобы добраться до ванной, я лежала на диване, прижимая к уху телефонную трубку, и говорила про Дьюи.

Когда я читала первые наброски книги, я почти чувствовала, что он сидит у меня на плече и читает вместе со мной. «Нет, – порой говорил он мне, – это было не так». Услышав этот воображаемый шепот сомнения, я более внимательно перечитывала конкретный абзац или предложение. Я старалась как можно более точно описать Дьюи и его роль в моей жизни и жизни окружающих. И чем больше подробностей я припоминала, тем более живым и близким он мне казался. И чем сильнее я ощущала его присутствие, тем больше убеждалась, что книга пишется правильно и правдиво. Слово за словом меня охватывало чувство близости к нему, почти физическое.

В августе я приняла решение. Я устала выслушивать мнение специалистов. Устала тратить на дорогу в машине два часа, чтобы рассказать о своей жизни новому доктору, который не в состоянии понять, что со мной происходит. Мне надоело в конце дня падать на пол от изнеможения, надоело с трудом заставлять себя встать с дивана, когда подступала рвота. Я поняла, что только я сама смогу справиться с болезнью. После шести месяцев непрестанных размышлений о Дьюи я прониклась силой его духа и волей к жизни. Я искренне в это верю. Его неукротимая воля к жизни, его оптимизм придали мне сил.

Я уволилась из библиотеки. Это не означало, что я чувствовала себя побежденной. Я претворила в жизнь все свои самые важные планы и ушла на своих условиях. Члены библиотечного совета, да благослови их Господь, помогли мне в этом. Устранив одну из двух причин моего стресса и необходимость ежедневно подвергаться опасности заразиться микробами, я сразу почувствовала себя лучше.

Я изменила режим питания, сократила прием медикаментов. Заставила себя не думать о том, чего мне нельзя, и вместо этого сосредоточилась на мысли о том, как вернуть себе силы. Я понимала необходимость укрепить свои мышцы, разработать суставы, но я терпеть не могла заниматься гимнастикой. Поэтому я обратилась за помощью к танцам. Сперва я по нескольку минут шаркала под музыку по гостиной, после чего без сил падала на диван. Спустя некоторое время я уже покачивалась в такт музыке и ногой отбивала ритм. А через несколько месяцев – именно месяцев, а не дней – я уже по-настоящему танцевала!

К Рождеству я настолько окрепла, что стала подумывать, не съездить мне куда-нибудь на танцы. Но мне хотелось провести этот первый, знаменательный для меня вечер в лучшем дансинге округа – в клубе рок-н-ролла «Стом и Норман», с моей любимой группой «Эмбере».

Этот классный, не рекламирующий себя дансинг находился в маленьком городке Уотербери, Небраска, в двух часах езды от Спенсера, и занимал помещение бывшего школьного спортзала. Проезжающие по дороге люди даже не подозревали о его существовании – это были всего два жилых квартала среди обширных кукурузных полей, так что городок был не просто маленький, а крохотный, скорее скромный населенный пункт. Я называла его про себя городком с одной собакой, так как постоянно видела одну и ту же пятнистую дворняжку, сидящую у единственного перекрестка, но однажды я шла по улице и поняла, что, пожалуй, в Уотербери собак не меньше, чем людей. Он чем-то напоминал мой родной городок Монета, Айова, где в 1950-х годах, когда я там жила, едва насчитывалось пятьсот жителей, но с тех пор его население уменьшилось до пятидесяти человек. Монета перестала существовать как город после того, как в 1959 году власти штата закрыли ее старую кирпичную школу. Уотербери не прекратил существование, когда штат Небраска закрыл его единственную школу, но дряхлел на глазах. В нем проживало порядка восьмидесяти человек, и единственным коммерческим предприятием – помимо дансинга «Стом и Норман» – был бар «Визжащая пила».

Снаружи дансинг выглядел совершенно непритязательно. Бывший спортивный зал располагался на окраине городка, в приземистом бетонном корпусе, едва различимом за деревьями. Стоянка представляла собой засыпанную гравием дорогу перед фасадом с узкими газонами по бокам. Деревянный пологий настил вел к простой металлической двери. Внутри, в конце узкого коридора, была билетная касса, за которой обычно сидела жена Нормана Джанетта. От кассы через узкую дверь ваш взгляд падал на танцплощадку и сцену. Это была обыкновенная деревянная сцена, какие можно было увидеть в любой американской школе в период с 1916 по 1983 год, посередине ее виднелась передняя часть установки 1955 года для цветомузыки. Она была черной, с нарисованными по бокам языками пламени, и, когда оркестранты нажимали на кнопку, мотор начинал работать и вращать колеса с разноцветными фонарями.

Эта установка создавала определенное настроение, потому что когда вы входили в зал, то попадали в непривычный для вас великолепный мир 1955 года. Зал без единого окна был очень широким, освещался скрытыми лампами и двадцатью гирляндами, соединяющимися над шаром из кусочков зеркала, который вращался в центре высокого потолка. На прикрепленных к стенам платформах на высоте двадцати футов красовались три американских мотоцикла 1950-х годов, два из них ярко-розового цвета. Стены под ними разрисованы гитарами, статуями и украшены черно-белыми фотографиями Мэрилин, Элвиса и Джеймса Дина. Над дверью была укреплена классическая, тоже 1955 года, приборная панель, а вдоль задней стены установлены скрепленные по пять-шесть штук стулья с откидными сиденьями, отполированными до блеска за время служения в спортзале. В противоположных углах зала находились два обыкновенных современных бара, но столы и стулья для отдыха, отделенные друг от друга низкими стойками, вызывали воспоминания о школьных столовых. На стенах по-прежнему висели щиты с баскетбольными сетками. Казалось, ты попал в мир воспоминаний о школьном бале для старшеклассников. Когда в этот зал набивалось двести человек и великолепный оркестр попеременно исполнял классический рок и блюзы, лучшего места в мире невозможно было найти.