Читать книгу "Русский сюжетъ - Людмила Третьякова"

Такой человек нашелся – татарин Джамал, подрядчик общества «Кавказ и Меркурий». Он согласился поселить Валерию у себя до отхода поезда, а потом, переодев в татарский костюм, выдать за свою жену.

Силы Валерии были на исходе. Оказавшись в чужом доме в полной власти совершенно незнакомого человека, своей наружностью внушавшего ей страх, она впала в отчаяние.

«Я татарину Джамалу не открывал, кто такая Валерия, и очень возможно, что он ее считал за мою любовницу, – рассказывал Лебедев. – Вечером того же дня, как видно, Валерии стало жутко на квартире татарина, и она прислала его за мной. Я поехал и просидел у нее до утра».

В архивном деле великого князя сохранилась фотография Е.Н.Хмельницкой, матери Валерии. Именно ее называли виновницей суровых испытаний, выпавших на долю молоденькой девушки.

...Валерия и представить не могла, что погоня уже следует по пятам. Спустя три дня с того момента, как девушка с Джамалом отправилась в Ташкент, к Лебедеву подошел незнакомец. Он представил доказательства, что является доверенным лицом семьи Хмельницких и уполномочен ими сделать все, чтобы возвратить Валерию обратно. Дело кончилось в ресторане, где подпоенный агентом помощник капитана рассказал, как помогал хорошенькой девице и ее высочайшему покровителю, как посадил ее вместе с провожатым Джамалом на поезд до Ташкента.

Когда через вагон проходили контролеры, она притворялась спящей, а Джамал предъявлял билеты.

...На станции Расторгуево с контролером вошел жандарм. Он обратил внимание на Валерию и спросил, кто она такая. Джамал ответил, что это его жена. Тот потребовал паспорт. По паспорту жене татарина было 45 лет. «Как ваша фамилия?» – спросил Валерию жандарм. И тут силы ей изменили. Она смешалась и ответила: «Новицкая». – «Нет, вы не Новицкая. Вы – Хмельницкая». Он немедля попросил контролера привести двух других жандармов, которые сопровождали ее в Тифлис. Не может быть, чтобы они не помнили молоденькую мамзель, из-за которой поднялся такой скандал. Однако, когда прибывшие жандармы стали разглядывать измученную приключениями Валерию в ее татарском наряде, никто из них не решился подтвердить, что она и есть Хмельницкая.

И все же на свой страх и риск жандарм арестовал Валерию. Ее и Джамала заставили покинуть вагон и привезли в участок. Там первым делом осмотрели сумочку, которую Валерия держала в руках.

– Где яд?

– Что? Ах яд... Я оставила его в Тифлисе, в кармане платья.

– Мы проверили – его там нет.

«Им все известно, – думала Валерия. – Даже про яд. Я погибла. Все погибло». Ее бил озноб. Увидев это, полицмейстер принес ей кофту жены и дал чаю. Валерия согрелась.

– Кто вы? Будете говорить?

– Я Хмельницкая, шестнадцати лет, вероисповедания православного.

Скрипело перо. Валерия спокойно, глядя перед собой, сказала: «Фамилия Хмельницкая пишется через «е».

Полицейский, составлявший протокол, поднял от бумаги глаза и тут же выскочил из-за стола: девушка, склонив голову на бок, медленно сползла со стула.

...А в Тифлисе полицейские допрашивали мать Валерии. Сорокалетняя женщина всякий раз показывала иное, ссылаясь на то, что у нее от неприятностей мутится разум. Несмотря на все увертки, полицейские заставили ее отдать письменное обязательство его высочества, которое особенно требовали из Петербурга. Расставание с этой бумагой так расстроило Хмельницкую, что тут же в участок пришлось вызывать доктора. Допрос перенесли на следующий день.

Интереса ради дознаватель вытащил бумагу из плотного конверта с императорским гербом и прочитал:

«7 февраля 1900 год г. Ташкент.

Глубокоуважаемая Елизавета Николаевна!

В начале 1900 года я просил руки Вашей дочери Валерии и получил согласие. Приемлю священный долг ко дню совершеннолетия Валерии Валериановны передать в ее распоряжение имущество ценностью в 160 000 руб.

В случае моей смерти прошу Вас предъявить обязательство мое в Мраморный дворец моим родным, а состоящему при мне полковнику Дубровину я тайно повелел выдавать Валерии Валериановне по тысяче рублей ежемесячно на личные ее расходы. Письмо это должно быть известно только Вам и мне. Преданный Вам Великий князь Николай».

«Однако, – хмыкнул про себя полицейский, – есть отчего мамаше в обморок хлопнуться...»

«Проклятье! Проклятье!» – как в бреду шептала Хмельницкая. Она то билась в постели, то жалобно стонала. Старшая дочь Варвара беспрерывно меняла на ее огнем горящем лбу отжатые в холодной воде повязки.

Надо было прожить долгие годы с детьми на двадцать рублей в месяц, обивать пороги благотворительных заведений, унижаться, трудиться как каторжной день и ночь, чтобы почувствовать сокрушительность этого удара. Она потеряла состояние! Подумать только: «По тысяче рублей ежемесячно на личные расходы!» О Боже! Лучше бы никогда не иметь надежды на сказочное богатство, чем потерять его так легко, так глупо.

Через несколько дней Хмельницкую, враз похудевшую, с глазами, обведенными лиловатыми кругами, снова доставили в участок.

– Вы присутствовали на венчании дочери? Разве вы не знали, что его высочество женат?

Елизавета Николаевна прикладывала к глазам платочек.

– Ах, это венчание... Не я его затевала. Я была лишь свидетельницей, не смея перечить воле князя.

– Стало быть, вы видели, что дело нечисто, и постарались сберечь обещание любовника дочери жениться на ней для шантажа?

– Упаси, Господи... Просто я берегла эти бумаги на случай, если бы дочери когда-нибудь вздумалось выйти замуж. Во избежание упреков хотела показать их жениху и тотчас сжечь. Но ведь их высочество с моей дочерью обменялись кольцами. А священник? Как же так?

– Знаете, этот брак не более чем комедия, по высочайшему повелению он расторгнут.

– Что же делать, на то монаршья воля. Нам ли ей противиться! Это все интриги графини Искандер... У великого князя нет друзей. Он так одинок. Валерия прожила с ним семь месяцев, и оба были счастливы... Нельзя ли, – тут Елизавета Николаевна на мгновение умолкла и на лице ее появилась улыбка надежды, – нельзя ли сообщить князю: я согласна – пусть не женится, пусть Валерия будет его любовницей... Но если это высоко, то горничной хотя бы или судомойкой, но честной женщиной, то есть не будет переходить от одного к другому.

Полицейский отложил перо и в раздумчивости потер себе шею. Елизавета Николаевна истолковала это по-своему.

– Вам же будет лучше, – встрепенулась она. – Их высочество из благодарности станет стараться ни в чем не провиняться перед государем. И вам хлопот меньше...

* * *

Валерию привезли в Самарканд и поселили в «Варшавских номерах», приставив у дверей двух полицейских. Ее возили на допросы, давала она и письменные доказательства. В графе «На предложенные мне вопросы отвечаю» осталась запись: