Читать книгу "КОГИз. Записки на полях эпохи - Олег Рябов"

Вернулся председатель с трехлитровой банкой розового, всеми ожидаемого напитка и снова взял застолье в свои руки.

– Я боюсь, что ритуал общения с нашей очаровательной дамой, – он похлопал нежно ладонью по банке, – может затянуться, а для многих оказаться даже непосильным. Поэтому давайте закончим сначала со всеми делами. Ты, Исай Фомич, все бумажки с Геннадием подписал? – обратился председатель уже конкретно к своему бухгалтеру, который продолжал сидеть за столом, не снимая своей забавной брезентовой панамы и, постоянно улыбаясь, сверкать своими золотыми фиксами.

– Да-да, Александр Иванович, Гена и наряды последние, и сметы подписал, и я даже премию ему пятьдесят рублей выписал.

– А где премия? – удивился Генка. – Наряды-то я подписал, а премии не видел.

– Премия-то вот, – Исай Фомич вытащил из кармана чуть помятый конверт. – Только предупреждать надо: если бы не наши друзья, не было бы никакой премии. Мне ведь из Ядрина позвонили, что ты едешь.

– Теперь по порядку – доктор, докладывай: как у тебя дела?

– Все слава Богу, Александр Иванович. Оборудование новое для лаборатории сегодня получили, завтра разбираться будем. Вот целый день нашего нового товарища устраивал. Будет у нас учителем в начальных классах преподавать. Николаем Николаевичем зовут – знакомьтесь!

– Да кроме тебя, мы все с ним уже по четыре раза знакомы, – рассмеялся Александр Иванович. – Это только для тебя и новость, и радость.

– Конечно радость. Теперь у нас полноценное земство: фельдшер, учитель и священник, как Чехову мечталось, как Столыпину думалось.

– А где ты священника-то нашел?

– Александр Иванович, вы же были раньше секретарем партийным, это идеологический фронт. А теперь вы – как бы поп-расстрига. И все равно – люди-то за советом, как раньше к попу, так теперь к вам идут.

– Ты бы, доктор, за язычком-то своим следил, а то не ровен час! А? Ты уж тут и Сталина, не поймешь зачем, поминал. Смотри у меня, аккуратнее.

– Да Сталин-то – Бог с ним. А вот что касается Чехова и Ивана Михайловича Сеченова, нашего земляка, то здесь я вам расскажу интересную историю. Чехов и Сеченов были большие друзья. Причем Иван Михайлович, по-моему, не прочитал ни одного рассказа Антона Павловича. Это мы ценим Чехова как писателя, а современники знали его как великого врача, создателя и радетеля земской медицины и ученого-медика, защитившего диссертацию, имеющую мировое научное значение. Знаете, в воспоминаниях то ли Валентина Булгакова, то ли у Черткова описана сценка встречи Льва Николаевича с Чеховым. И вот Толстой-то и говорит ему: «Антон Павлович, вы бы не писали пьесы-то. А то ведь Шекспир плохо писал, а вы-то – еще хуже!» Так же и Сеченов буквально облизывал Чехова и даже грех на душу брал – отговаривал его от занятий организации земской медицины: таким важным он считал открытие Антона Павловича, связанное с лечением сложнейших заболеваний эмбриональными клетками. Так они называли специальные препараты, создаваемые из послеродовых отделений и из плаценты. Эти эмбриональные клетки обладают фантастической способностью моментально заживлять любые раны и регенерировать утраченные органы. А специально созданные препараты, применяемые профилактически, могли бы продлить жизнь человека лет на тридцать – сорок. Кое-кто даже кивал на столетних артистов МХАТа, знакомых когда-то с Чеховым.

Кстати, этими послеродовыми выделениями пользуются наши мордовские заплаточники, то бишь языческие священники, если по-простому по-советскому. Их немного осталось, но они существуют – я потом как-нибудь вам о них расскажу, если захотите. Вот они из остатков пуповины и послеродового места делают настойки и мази, которые потом используют для лечения ожогов, ран и даже раковых опухолей.

Только вот умерли они – наш академик Сеченов и доктор Чехов один за другим почти в один год и не оставили учеников и продолжателей для развития этой, может, плодотворной, а может, сомнительной или даже бредовой, идеи. Да… ходили слухи, что они кое-какие эксперименты над собой ставили, да ведь на чужой роток не накинешь платок. Вот и остался Чехов для последующих поколений писателем, а наш Сеченов – автором «Рефлексов головного мозга». Это ведь тоже кто-то постарался, что все сумели позабыть про их научные изыскания. А на Западе сейчас всерьез начали заниматься этими эмбриональными клетками, только никто уже там Сеченова и Чехова не поминает.

А я вот все, что связано с Сеченовым, – понимаете, он светило русского ученого мира, – собираю. Да… У меня имеются все прижизненные издания его трудов, статьи, что им написаны, и все, что публиковалось о нем. Удивительный человек. Болел душой за мужиков российских, что спиваются совсем, диссертацию на звание доктора наук написал о влиянии отравления алкоголем на человеческий организм. Да… Когда он читал публичные лекции, аудитории были заполнены слушателями до предела. Он был любимым профессором всех студентов. Владея в совершенстве тремя иностранными языками, он практически создал новый русский научный язык.

Понимаешь, учитель, предложения из его работ можно вставлять в школьные учебники родного языка. В его речах и статьях так и чувствуется что-то наше русское, деревенское: «по колику, по толику» или «на сей конец». Да… Забегай, Геннадий, ко мне, покажу свою коллекцию. Здесь-то, местным, это все неинтересно, а ты, я слышал, любишь книги. Да…

6

Многосодержательную и маловразумительную, хотя и любопытную, речь фельдшера прервали сначала какие-то далекие неразборчивые голоса, потом крики и стук входной калитки, тут же к ним добавились голоса Ладки и Муси. И все это уже вместе ворвалось в освещенное двумя фонарями пространство, посреди которого восседало за столом наше новоявленное земство.

– Саня, Александр Иванович, или ты сам разберешься тут своей властью, или я не знаю, что я с ними сделаю, – возглавляла всю заявившуюся кампанию разозленная, прямо-таки кипящая колхозница, по-другому не назовешь. Она держала Тольку одной рукой за ухо, а другой за волосы его приятеля, то ли Лешку, то ли Сашку.

– Тетка Матрена, отпусти Тольку, ты не имеешь права, – это Ладка пыталась выручить своего брата. Но та кипела, как самовар.

– Отойди от греха.

– Что случилось, соседушка, Матрена Захаровна? – обратился к ней с какой-то наигранной радостью председатель. – Неужели эти паршивцы твою яблоню обтрясли?

– Нет, яблоню они не обтрясли. Но они так гадко и грязно дразнятся, что ты должен об этом знать и принять какие-то меры. Не знаю, кто их этим гадостям научил – думаю, что не ты. Я такое первый раз в жизни слышу.

– Соседушка, Матренушка, да ты пацанов-то уж, может, отпустишь – у них слезы текут! А каких же гадостей-то ты от них наслушалась, что аж вся закипела?

– Вот этого я при тебе сказать не смогу. Пусть они сами расскажут. Спроси у них.

– А ну, пацаны, говорите, чем так тетку Матрену разобидели.

Мальчишки стояли молча, разглядывая землю под ногами.