Читать книгу "Луденские бесы - Олдос Хаксли"

Когда читаешь рассказ сестры Иоанны об этой аудиенции, поневоле вспоминаешь письма, где кардинал иронически укоряет Гастона Орлеанского за чрезмерную доверчивость. «Я счастлив слышать, что луденские бесы совершили такой переворот в душе вашего высочества и что вы теперь совершенно отказались от богохульств, которыми прежде злоупотребляли». В другом месте он пишет: «Вдохновение, которое вы обрели благодаря Луденским дьяволам, поможет вам в скором времени стать на долгий путь, который приведет вас к добродетели». Есть и еще одно упоминание о Лудене. Узнав от курьера, что принц заболел болезнью, «которую сам и заслужил», Ришелье выражает сочувствие его высочеству и предлагает в качестве спасения от недуга «экзорцизм при помощи доброго отца Жозефа». Эти письма, адресованные брату короля, написаны тем самым человеком, который отправил Урбена Грандье на костер, но при этом они полны иронии и скептицизма. Ирония, допустим, объясняется тем, что Ришелье не мог отказать себе в удовольствии «сбить спесь» с вышестоящих — это было его извечное пристрастие. Но как быть со скептицизмом и цинизмом? Когда его высокопреосвященство был искренним: когда подшучивал над колдовством и бесами или же когда целовал священную рубашку? Вероятнее всего, кардинал, будучи человеком умным, отлично понимал, что вся луденская история — сплошное мошенничество или же добровольное заблуждение. Вера Ришелье в бесов объяснялась исключительно политическими причинами. Увы, публика восприняла процесс не так, как ему хотелось бы. Этот всеобщий скептицизм помешал планам кардинала развернуть инквизиторскую кампанию по борьбе с колдовством, которая укрепила бы королевскую власть. Но все равно усилия не пропали даром. Отрицательный результат — это тоже результат. Правда, невинного человека подвергли пыткам и сожгли на костре, но, в конце концов, лес рубят — щепки летят. Да и потом, от этого священника кардиналу были одни неприятности — лучше уж было от него избавиться.

Но потом у кардинала снова начинало болеть плечо, а постыдные язвы не давали спать по ночам и изводили мучительными болями. Ришелье звал врачей, но они мало чем могли ему помочь. В ту пору медицина в основном полагалась на «целительные силы природы». Увы, в этом недужном теле природа уже ничего исцелить не могла. Ришелье пугался: а что если его недуг имеет сверхъестественное происхождение? Он посылал за реликвиями и образами, требовал, чтобы все молились за его выздоровление. Втайне великий человек заглядывал в гороскоп, прижимал к груди священные талисманы, бормотал заклятья, которым еще в детстве его научила старая нянька. Когда наступал очередной приступ, двери дворца закрывались «даже для епископов и маршалов Франции», и в эти периоды Ришелье готов был поверить во что угодно — не только в виновность Урбена Грандье, но даже в чудодейственный елей святого Иосифа.

Для сестры Иоанны аудиенция у его высокопреосвященства стала важным, но далеко не единственным событием ее триумфальной поездки. Из Лудена в Париж, а потом в Аннеси она путешествовала, осененная славой и сопровождаемая рукоплесканиями. Еще более лестными были приемы в аристократических салонах.

В Туре Иоанну «с необычайной любезностью и добротой» принял сам архиепископ Бертран де Шо, восьмидесятилетний вельможа, прославившийся страстью к азартным играм, а в последнее время превратившийся во всеобщее посмешище из-за комичной влюбленности в мадам де Шеврез, которая была на пятьдесят лет младше прелата. «Он сделает для меня все, что я захочу, — говорила госпожа де Шеврез. — Достаточно только позволить ему, когда мы рядом сидим за столом, ущипнуть меня за ляжку».

Выслушав историю сестры Иоанны, архиепископ приказал, чтобы священные письмена на ее руке были изучены комиссией врачей. Настоятельница выдержала это испытание с честью, и после этого вокруг монастыря, где она остановилась, собиралось уже не по четыре тысячи человек, как прежде, а по меньшей мере семь тысяч.

Была еще одна встреча с архиепископом, на сей раз в присутствии Гастона Орлеанского. Принц приехал в Тур, потому что у него здесь жила любовница, шестнадцатилетняя Луиза де ла Марбельер, позднее родившая ему сына, покинутая своим высоким покровителем и ушедшая в монастырь. «Герцог Орлеанский встретил меня у самых дверей гостиной; он тепло меня приветствовал, поздравил меня с чудодейственным выздоровлением и сказал: „Я однажды приезжал в Луден, и бесы, поселившиеся в вас, изрядно меня напугали; благодаря им я избавился от привычки к сквернословию и поклялся себе, что отныне стану лучше и добрее“. Произнеся эти слова, он оставил меня и подошел к Луизе».

Из Тура настоятельница и ее свита отправились в Амбуаз. Там посетителей, желавших взглянуть на священные письмена, было так много, что двери монастыря оставались открытыми до одиннадцати часов вечера.

На следующий день в Блуа толпа, выломав двери, ворвалась в гостиницу, где сестра Иоанна вкушала трапезу.

В Орлеане взглянуть на настоятельницу, остановившуюся в урсулинской обители, пришел местный епископ. Он посмотрел на руку и воскликнул: «Нельзя прятать от людских взоров чудо Божье, пусть посмотрят на него все люди!» Двери обители были распахнуты, и толпа вдоволь налюбовалась на письмена.

В Париже настоятельница гостила у господина де Лобардемона. Здесь к ней часто наведывались господин де Шеврез и князь де Гимене, а вокруг дома ежедневно собиралась толпа до двадцати тысяч человек. «Более всего смущало меня то, — писала сестра Иоанна, — что эти люди хотели не просто посмотреть на мою руку, но еще и задавали мне множество вопросов об одержимости и изгнании дьяволов. В конце концов мне пришлось издать книжку, благодаря которой публика смогла узнать о самых важных событиях, произошедших с тех пор, как бесы вселились в мое тело, и до тех пор, когда они меня покинули; особую главу я посвятила появлению священного имени на моей руке».

Последовал визит к господину де Гонди, архиепископу Парижскому. Этот прелат был настолько учтив, что проводил настоятельницу до самой кареты, после чего парижане и вовсе посходили с ума. Подобно голливудской кинозвезде, сестра Иоанна уже не принадлежала себе. Она была вынуждена с утра до вечера просиживать у раскрытого окна на первом этаже, чтобы толпа могла вдоволь на нее налюбоваться. Так Иоанна сидела с четырех утра до десяти вечера, облокотившись на подушку и демонстрируя всем свою замечательную руку. «Я не могла ни послушать мессу, ни поесть. Погода стояла жаркая, а толпа теснилась так густо, что у меня началось головокружение, и в конце концов я упала в обморок».

Встреча с кардиналом Ришелье состоялась 25 мая, а несколькими днями позже, по повелению королевы, настоятельницу в карете Лобардемона отвезли в Сен-Жермен-ан-Лэ. Там она долго беседовала с Анной Австрийской, и королева в течение целого часа сжимала в своих венценосных пальцах замечательную руку урсулинки, «в восхищении глядя на явление, коего не бывало с самых первых дней существования церкви». Королева воскликнула: «Как могут люди сомневаться в столь чудодейственном событии, побуждающем людей к большему благочестию? Те, кто не верит в это чудо, являются врагами церкви».

О приезде кудесницы доложили самому королю, который решил дать ей аудиенцию. Он внимательно рассмотрел священные письмена и сказал: «Я никогда не сомневался в истинности этого чуда, но теперь я вижу, что моя вера еще более укрепилась». Потом он позвал придворных, отзывавшихся о луденских событиях со скептицизмом, и продемонстрировал им вещественное доказательство.