Читать книгу "Иллюзия отражения - Петр Катериничев"

Бетти Кински... Ее завербовали, скорее всего, по «женской линии»: она была в связи с израильтянином, возможно, девушка влюбилась в коварного и даже строила семейные планы, а он, подлый и неверный, связь их использовал, как памперс, да еще и хороводился не с нею одной! И – оскорбленная, опороченная и покинутая, осталась Бетти в девицах при треснувшем корыте... Как известно, от любви до ненависти куда ближе, чем наоборот, и, когда какой-то красавец подкатил к англичанке, девица подтаяла. Возможно, сочетая новую сердечную приязнь с хорошим гонорарам от новых хозяев.

Сен-Клер. Старшему, по-видимому, было сделано предложение, которое он не мог отклонить. Но он – отклонил. Тогда у Эдгара был активизирован код на самоуничтожение, и он ушел искать вечность в океан. Для жертв последующего шантажа его гибель станет жестким беспроигрышным аргументом: если с единственным наследником финансовой империи церемониться не стали, то с вашими и подавно.

Дальше. Несмотря на усилия Кински отвести меня от лабиринта, а заодно прояснить попутно, не в деле ли Люси Карлсон, я все же попал сюда. И переговорил с Брайтом. Его участь тем самым была решена. Раз я его нашел, найдут и другие. Но уже в виде трупа. Я ничего не упустил? Конечно упустил. Ряженых на дороге и Хусаинова. Валить меня все они намеревались вчистую. Почему? Ага. Есть у меня привычка попеть, размышляя. А что я напевал? «Это удивительный был аттракцион...» Кто-то из слушающих, скорее всего технарь, а он, судя по фамилии, откуда-то с Кавказа и русский язык разумел, решил, что я уже тогда догадался и о докторе Брайте, и обо всем прочем, и – отдал соответствующий приказ. Но потом... Приказ был отменен. Кем? И – почему? «Но знаешь ты слишком много...» Значит, я знаю нечто такое, чего не знают они... Именно затем меня и оставили в живых. Пока.

Все эти мысли проскочили в секунды; я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка вышла ироничной.

– Знаю слишком много?.. В этом мире есть что-то «слишком»?

– Зависит от человека, времени, места и обстоятельств.

– Значит, у меня блестящее будущее.

– Это не тебе решать.

– Но и не тебе, Бетти.

– Это решать мне. – Из комнатки, в которой чародействовал покойный Фрэнк, вышел сухощавый, подтянутый мужчина среднего роста, смуглолицый, в летнем костюме. – Все никак не угомонишься?

Это был Али Юсуф Латиф. Некогда – честолюбивый молодой человек, знаток поэзии и Корана, происходивший из семьи владетельных князей пакистанского Лахора. Теперь... Откуда мне знать, кто он теперь? Хотя – догадаться можно.

– Бетти, подожди меня на воздухе.

– Да, шейх.

Девушка вышла.

– Пройдем в комнату, Дрон.

Али устроился на стуле. Мне предложил глубокое гостевое кресло. Шансов в этом случае у меня не было никаких. Али никогда не расставался с ножами и владел ими с редкостным искусством.

Али улыбнулся:

– Что скажешь, Дронов?

– Мир маленький. И он не изменился.

Глава 79

Когда мне было чуть больше двадцати, я тоже считал мир маленьким. Перелет до Карачи или Лахора занимал всего несколько часов, естественно, не прямым рейсом из Москвы – на перекладных, как правило, через Индию. И именно тагда страна на карте, такая, как Пакистан, – в ее названии мне всегда чудилось что-то сказочное, – представала равнинами, горами, плоскогорьями, разноязыкой и разноплеменной речью... Здесь говорили на урду, пушту, дари, синдхи, хинди... И естественно, на английском. На хорошем правильном английском девятнадцатого столетия, не испорченным современным сленгом и американизмами.

Али Юсуф Латиф руководил штабом отрядов афганских моджахедов; базировались они в Пуштунистане, на территории Пакистана. В силу происхождения, образования и, пожалуй, природного ума в рядах «полевых командиров» Али Латиф не задержался. Судьба и свела нас тогда – очень молодыми людьми. Меня к Али Латифу «подвели» как английского студента-этнолога, изучавщего нравы пуштунов-кочевников. И все понимающе кивали, принимая меня за сотрудника разведки. Английской. Я старался никого не разочаровывать.

В лагере я провел полтора месяца: на большее моя хлипкая легенда и наспех состряпанное прикрытие не тянули. С Али Латифом мы сошлись: мы были одногодки, с тем еще невостребованным азартом к жизни, какой годы порою истребляют в людях жестоко и от которого остается лишь воспоминание – словно дымка над вершиной могучего вулкана, напоминающая о его былой мощи... Вечерами мы подолгу беседовали: о мире и войне, о смерти и бессмертии...

Али Латиф был человеком отважным и умным. Цинизм тогда еще не разъел его душу, но притом он хорошо понимал, сколь важно хорошее начало жизни: растраченные годы юности заменить потом нечем.

Али Латиф был готов к борьбе за лидерство, что велось всегда между пуштунскими кланами, но с приходом в Афганистане к власти Тараки, затем Амина и Кармаля борьба эта, подогреваемая войной, обострилась. Али Латиф был готов к будущему лидерству. И не любил американцев. За беседами я выдал ему совершенно достоверную информацию о том, что группа пуштунских полевых командиров во главе с сыном известного Ахмад-шаха готовит провокацию его людям на базе и западню группе его боевиков при переходе через перевалы в Афганистан; ответственность будет возложена на него, и лидерство его будет подорвано, если не прекращено вовсе.

Али Латиф из лагеря не вышел и людей своих не стронул с места: ввязался во внутренние разборки, переросшие в затяжное противостояние и кровавые столкновения враждующих группировок. А чем для нас было неучастие всех этих формирований в боевых действиях в то время? Сотни и сотни спасенных жизней наших ребят.

Подавив и устранив особенно рьяных противников, Али Латиф быстро пошел в гору. Пожалуй, с ним стоило продолжать работу, но... Меня, как говорится, перебросили «на другой участок». А вопросы тогда задавать было не принято. Впрочем, как и сейчас.

– Я полагал, ты уже стал генералом. Или занял достойное место в бизнесе, – сказал Али.

– Я полагал, ты пылишься во властных коридорах Исламабада. Или надзираешь за маковыми делянками.

Али рассмеялся:

– И оба мы ошибались. Сейчас мои делянки размером со страну. Догадываешься, какую?

– Вполне.

– А власть такова, что...

– Верю.

– Верить можно только во Всевышнего. А людям... Я хочу, чтобы ты понял.

– Что именно?

– Ты видишь этот мир? – Али кивнул туда, где за стеной сияла огнями ночная Саратона.

– Он несовершенен.

– Хуже. Он эгоистичен и самодостаточен.

– И ты решил его исправить, Али Латиф?

– Смертный не может исправлять то, что ему неподвластно. Но я верю, что все в мире происходит по воле Всевышнего.

– С этим кто-то спорит?