Читать книгу "Потерявшая сердце - Анатолий Ковалев"

— А ничего! К папеньке вашему приехал некий приятель из Петербурга, но за ужином оный приятель занемог, и теперь почивает в гостевом флигеле, — отчитался Архип.

— А драка почему во дворе? — не отставал от него Глеб.

— Да наши люди чего-то не поделили с гостевыми людьми.

— Гость сильно занемог? — не унимался мальчик.

— Говорят, из-за стола на руках вынесли, — сообщил Архип, громко зевая. Затушив свечу, он решительно сказал: — Давайте спать, барин…

Когда спустя час к графу Обольянинову так и не пришел доктор и рядом не появился никто из слуг, ему стал окончательно ясен замысел Белозерского. «Решил от меня избавиться! Ну, это мы еще поглядим! Я в порошок его сотру!» Как ни подбадривал себя Семен Андреевич, положение его было катастрофическим. Ног своих он больше не чувствовал, тело горело в лихорадке, его мутило, живот кололи изнутри тысячи раскаленных иголок. «Где же эти чертовы слуги?! Хоть бы кто заглянул! Мне надо воды, воды, воды… чтобы всего вывернуло наизнанку!»

— Воды! — в отчаянии закричал граф, надеясь, что кто-нибудь, да услышит этот зов. Но гостевой флигель был пуст и нем. Обычно в нем жила карлица Евлампия, однако Илья Романович заранее позаботился о том, чтобы этой ночью ее здесь не было. Он отправил шутиху с поручением в подмосковное имение Мещерских, унаследованное им в числе прочего имущества. Она должна была расследовать, не сбывает ли управляющий часть урожая на сторону.

Когда никто не явился на зов Обольянинова, он выругал себя последними словами, что при всей своей проницательности не разгадал в князе столь коварного преступника. Через какое-то время граф смирился с мыслью о неминуемой смерти и думал уже только о том, кто станет опекуном его маленькой дочурки, коря себя за то, что не оставил в завещании распоряжения на этот счет.

Внезапно он отчетливо услышал за дверью чьи-то легкие шаги.

— Воды! — из последних сил захрипел граф.

Дверь распахнулась. В свете единственной свечи, оплывающей в изголовье кровати, Семен Андреевич различил на пороге фигурку маленького мальчика. Худенький ребенок в длинной, залатанной во многих местах ночной рубашке был похож на привидение. В руках он держал кувшин с водой и полотенце. «Наверное, это предсмертный бред», — в смятении подумал Обольянинов.

— Я помогу вам, — шепнул мальчик.

В тот же миг в коридоре, за его спиной, послышались другие шаги, быстрые и уверенные.

— Не выдавайте меня! — шепнул он графу, и, задвинув кувшин под кровать, сам нырнул туда же.

В комнату без стука вошел Белозерский.

— Ну и как вы себя чувствуете, сударь мой? — с издевкой спросил он.

— Вовек не забуду вашего московского гостеприимства, — с трудом отвечал граф, — непременно всем рекомендую…

— На том свете будете рекомендовать, — засмеялся князь надтреснутым голосом Прозерпины. — Кстати, передавайте низкий поклон барону Гольцу.

С этими словами, не переставая смеяться, он вышел из комнаты. Глеб дождался, когда шаги отца затихли в глубине коридора, и выполз из своего убежища.

— Нельзя терять ни минуты! — строго предупредил он графа, после чего помог ему сесть и поднес к его побелевшим губам кувшин. Заставив гостя выпить всю воду, мальчик метнулся в комнату Евлампии, находившуюся по соседству и никогда не запиравшуюся. Там он нашел все необходимое: пустой таз, тряпки для компрессов и стакан, в который налил лекарство собственного изготовления, принесенное в бутылочке синего стекла.

— Кто ты, милый малыш? Сын здешнего аптекаря? — поинтересовался Обольянинов, слегка придя в себя после очистки желудка.

Мальчик проигнорировал вопрос и в свою очередь спросил:

— Скажите, сегодня за ужином от какой-нибудь еды или питья пахло анисом?

— От травника, — припомнил граф, — я еще подумал, что запах чрезмерно сильный…

— Тогда выпейте это. — Глеб поднес к его губам стакан с разведенным в воде лекарством. — Я вам дам с собой это снадобье. Лучше всего его принимать с молоком, пополам на пополам.

— Дашь с собой… — пробормотал обессиленный Семен Андреевич. — Хорошо бы, да разве я смогу выбраться из этого проклятого дома? Ноги совсем отнялись… Или ты знаешь способ, как мне отсюда бежать?

Странный мальчик не отвечал на вопросы и не смотрел прямо в глаза, всякий раз отводя взгляд в сторону. Он только и сказал:

— Сейчас спите, на рассвете я вас разбужу… — И удалился, бесшумно, как сновидение или призрак.

Обольянинов действительно провалился в глубокий сон. Во сне он составлял приписку к завещанию и, внезапно позабыв французский, без конца делал глупейшие ошибки. В бешенстве рвал бумагу и начинал все сызнова.

Когда вернувшийся Глеб разбудил его, в окнах еще было темно, настольные часы показывали четверть шестого.

— Слуги обычно просыпаются в шесть, — сообщил он, — надо торопиться…

— Но… — Обольянинов указал мальчику на свои ноги.

— Попробуйте встать, — кивнул Глеб.

Хотя Семен Андреевич еще не совсем проснулся, он сразу отметил, что лихорадка прошла, боль в животе утихла. Однако ног он по-прежнему не чувствовал. Когда граф утвердился на них не без помощи своего спасителя, то глухо вскрикнул от боли. В ступни будто осколки стекла вонзились.

— Вы их чувствуете, правда? — не без гордости спросил Глебушка.

— Да, малыш, — превозмогая боль, ласково ответил Обольянинов, — но вряд ли дойду до кареты.

— Я вас доведу, — храбро заявил мальчик.

Граф еле перебирал ногами, как девяностолетний старик, опираясь на своего тщедушного поводыря. Они беспрепятственно вышли во двор. Там, глотнув свежего утреннего воздуха, Обольянинов почувствовал себя еще бодрее и до кареты дошел уже самостоятельно.

— Садитесь, — шепнул ему мальчик, — а я выведу лошадей за ворота.

Четверку серых в яблоках лошадей, по счастью, не выпрягли. Согласно замыслу князя Белозерского, полицмейстер должен был увидеть карету графа Обольянинова с впряженными лошадьми, будто тот заехал на минутку.

Глеб взял первых двух лошадей под уздцы и неторопливо повел их к воротам. Застоявшиеся в упряжи, непоенные, измученные кони покорно последовали за своим крохотным поводырем. Карета, не скрипнув, мягко тронулась с места. Четверка, будто струя утреннего тумана, просочилась в предусмотрительно распахнутые ворота.

Им навстречу поспешили жестоко избитые слуги графа, которые дремали на улице, прислонившись к соседскому забору. Они несказанно обрадовались, увидев в окне кареты хозяина, живого и невредимого. Обольянинов сделал итальянцам знак занять свои места и не поднимать шума. Потом он ласково обратился к Глебу:

— Скажи мне, мальчик, кто ты, как тебя звать?

— Я — Глеб Белозерский, — гордо отвечал тот, — сын своего отца, которого ненавижу.