Читать книгу "Пуп света - Венко Андоновский"

плохой человек, хоть и втянул тебя в Партию безнадёжных божьих шлагбаумщиков!

И они захохотали вместе со священником.

Филипп ждал; потом робко подошёл ко мне, а я схватил и закрутил его как на карусели, а он смеялся от чувства лёгкости в животе, которое бывает только у детей, и теряется, когда они вырастают и начинают пить спиртное.

Потом я обнял Иакова. А он меня. И шепнул мне:

— Тебя ждут на Афоне, если ты ещё хочешь; Я договорился насчёт тебя в Хиландаре.

Было видно, что он шептал мне из-за Лелы, которая терпеливо ждала, как я её поприветствую. И когда я подошёл к ней, она меня удивила; она первой обняла меня и быстро поцеловала в щёку. Я ответил тем же. Только тогда я заметил, что мы взялись за руки, и подумал, что не помню момент, когда это произошло. Лела, чтобы смягчить этот образ двух людей, которые явно больше, чем друзья, спросила:

— Что вы сказали им, отче, в кабинете судьи?

А он улыбнулся и ответил:

— Я попросил простить его за шлагбаум. Прощение — это основа христианской веры. И они, как добрые христиане, сразу же согласились.

Мы все рассмеялись.

Когда тяжёлые железные ворота на колёсиках открылись, и мы вышли со двора на улицу, я заметил на другой стороне мотоцикл. Внезапно двигатель сердито взревел. Прежде чем человек надел шлем, я мельком увидел геморроидальное лицо датчанина, полное злобы. Выражение говорило: «Это не конец, мы ещё увидимся».

* * *

Люпчо только поужинал у Лелы и той же ночью уехал в Скопье; ни за что не хотел оставаться. У него было предчувствие, что между мной и Лелой что-то происходит. Он больше не упоминал о моём возвращении. И я знал, что он настоящий друг, ибо настоящие друзья счастливы, когда ты счастлив, даже если ты им нужен больше, чем хлеб и вода.

Филипп уснул на диване. Я взял его на руки и отнёс в его комнату.

Мы с Лелой остались одни. На ней были мини-юбка и футболка.

Я был в каком-то исступлении, в каком-то пыльцевом угаре, взволнованный судом, быстрым концом и тем, что остался наедине с Лелой в её комнате, полной книг.

Она достала с полки два экземпляра одной и той же книги. Название гласило: Очерки о духовном опыте Жарко Видовича, в то время мне не известного; он был, согласно телеграфно краткой аннотации на обложке, почти девяностолетним философом, историком искусства и теологом. Один экземпляр был с пометками, сделанными её рукой, а другой был совершенно новым: на нём было посвящение «Дорогой моей Ане, чтобы она наслаждалась этой сокровищницей божественной мудрости». Очевидно, книга так и осталась по неведомым причинам не подаренной. Она открыла её на странице 26, дала мне карандаш и сказала: подчёркивай только то, что тебя привлечёт на этой странице. Я засмотрелся, зачитался и ёжился, пока читал, потому что понял, что происходит со мной, с параллельными мирами, и кроме того, мне стало ясно, почему те мои якобы парапсихологические переживания на самом деле коренятся в желании познать Бога. В первую очередь я подчеркнул следующее:

Момент преодоления бытия есть сверхбытие. А духовный опыт есть воспоминание о сверхбытии. Духовный опыт, таким образом, есть опыт трансцендентности (т. е. возвышения, вознесения), а трансцендентность (или сверхбытие) — вневременное событие. Следовательно, духовный опыт — это событие, происходящее вне времени. Как это возможно?

Духовному опыту необходимо противопоставить метафизику. Сверхбытие есть то, что не происходит (то есть в нём нет и времени). Таким образом, сверхбытие (т. е. дух) является вне времени, ибо духу не предшествует ничто эмпирическое. Духовный опыт не есть презумпция духа, он после духа, это воспоминание о духе (сверхбытии). Из-за этой вневременности о духе или сверхбытии говорится как о вечности.

Подчеркнув, я с содроганием поднял голову. Стало ясно, что моё попадание в 1943 год и моя любовь к Лили были лишь духовным опытом, воспоминанием о сверхбытии, то есть о вечности, дорогой к Богу: это означало, что все времена существуют одновременно (как и утверждал отец Иаков в самолёте) и что теперь, когда я подчёркиваю в комнате Лелы, я также существую и в 1943 году с Лили (если только Клаус уже не убил нас обоих из-за нашей любви).

Я передал книгу Леле. Она сравнила её со своей, побледнела, поставила обе рядом, и, когда я увидел, что из пятидесяти предложений на этой странице я подчеркнул те же самые, которые отметила и она, я испытал неописуемую любовную радость. Она попросила меня открыть страницу 28, где о человеке мудро говорилось как о «сути бытия», и сделать то же самое. Я подчеркнул вот что:

Бытие, которое должно было быть преодолено духом (одухотворено), не является некоей системной единицей (описываемой понятием) всех сущностей, а сущностью самой сути человека (который переживает и момент сверхбытия). Этой сущностью (бытием как бытием сущего) сущее выделяется в своей индивидуальности и тождественно самому себе, а не какому-либо понятию о нём или виду и роду таких сущностей (что, очевидно, означало, что точнее сказать не «Ян — это человек», а «Ян — это Ян»); это целое в себе самом, его завершение, завершённость человека, который ищет сверхбытие, является онтическим, как и его совершенство. Ибо вне сущего (человека) стоит Ничто. Вот почему человек, единственное существо, обладающее способностью воспринимать бытие, может переживать бытие только со страхом: он будет воспринимать бытие как пустоту, вакуум, бессмысленность, абсурд. (…) Появление духа (момент одухотворения человека) возможно только после столкновения с истиной бытия; только из истины бытия, из столкновения с его бессмысленностью может появиться сверхбытие; и тогда духовный опыт становится воспоминанием о сверхбытии.

В то время я ещё не был знаком с аввой Иларионом, но позже понял, что он говорил то же самое, когда свидетельствовал, что после защиты магистерской диссертации о бессмыслице Камю он вдруг через духовный опыт открыл сверхбытие — Бога.

Я подчёркивал, но, очевидно, из-за волнения от прочитанного, нажал слишком сильно — в конце абзаца карандаш сломался.

Лела снова положила свою книгу рядом с моей и обессиленно откинулась на спинку стула. Подчёркнутые отрывки были идентичны. И сказала:

— Пожалуйста, ещё разок. Наука утверждает, что если нечто повторяется трижды, то это — определённая закономерность.

Она открыла книгу наобум, на случайно выбранной странице. Но сперва мне нужно было поточить карандаш.

Я говорю тебе наточить карандаш, но точилка стоит у моего экземпляра, слева от меня, и ты не можешь достать её с другой стороны стола, как