Читать книгу "1918-й год на Востоке России - Коллектив авторов -- История"

все то, что в конце концов явилось одной из важнейших причин неудач в борьбе с большевиками. Чувствовалась бессистемность, неуместная нервозность, суетливость. Все это остановило порыв, движение вперед, а самое главное, не был захвачен железнодорожный мост у Казани, дабы пресечь накапливание большевистских сил.

А между тем опять начались бои; большевики, бежавшие вначале без оглядки при одном имени «чехи», оправились, ибо первый удар, который был настолько ошеломляющим своей неожиданностью, что, при условии дальнейшего его развития, чешские, сербские отряды и русская добровольческая Народная армия могли бы, чуть ли не на плечах бегущих коммунистов, выйти на Московскую дорогу, — этот первый удар не был своевременно развит, и это случилось по многим причинам.

Я лично считаю эти причины следующими: 1) отсутствие определенного задания у руководителей движения; 2) полная неспособность поставить дело не на митинговую, а на серьезную, чисто военную почву; 3) не было дано населению действительной уверенности в правоте этого дела из-за бесконечной расплывчатости лозунгов, провозглашаемых на митингах и в воззваниях; 4) отсутствие единой руководящей авторитетной роли у главнокомандования, так как генерал Чечек не был популярен среди русского населения и отрядов, а следовательно, и не имел достаточного авторитета; 5) открытый вывоз золотого запаса из кладовых государственного казначейства и перевод его в депозит эсеровского Комуча. Последнее послужило одним из сильнейших средств пропаганды большевиков, во множестве оставшихся в Казани, вследствие опять-таки недостаточного устройства административного аппарата и непринятия соответствующих мер, как для борьбы с этими элементами, так и для борьбы с их пропагандой.

Большевики распространяли слухи, что чехи и эсеры пришли не для освобождения Казани, а для вывоза русского народного достояния — русского золота, и что они это проделают и в других городах. Эта пропаганда возымела свое действие и в сильной мере воспрепятствовала дальнейшему притоку добровольцев.

Так как ни уговаривания, ни воззвания, ни митинги не помогали, то в отношении местного крестьянского населения были приняты крутые меры — вплоть до насильственной мобилизации крестьян с угрозами расстрела дезертиров.

Но население в своей массе оставалось глубоко равнодушным к различного рода «демократическим» призывам, ибо оно уже один раз больно обожглось на этих лозунгах; и действительно, сулили ему и красный рай, и братство, и равенство, и свободу, и землю, и волю, а вместо этого оно получило цепи рабства и неслыханный гнет III Интернационала. Очевидно, крестьяне и рабочие помнили пословицу «Изверившись в рубле, не поверим и в игле» и оставались безразличными, думали свою думу, тяжелую, непроницаемую…

А бои под Казанью развивались, становились упорнее, ожесточеннее, силы большевиков увеличивались, а наши слабели. Появились убитые и раненые — много раненых. Общеславянская кровь как бы венчала общий подвиг четырех братских славянских народов: русских, сербов, чехов и словаков. Единственный раз за все время борьбы эта кровь братского единения являлась ярким символическим лучом в наступившей затем тьме деморализации, охватившей чехословацкие легионы, когда они от берегов Волги покатились назад и когда на все просьбы о помощи их вожди со спокойствием, граничащим с цинизмом, отвечали: «Мы не вмешиваемся в русские дела, наша политика — рельсы».

Но еще не было произнесено этих предательских слов, еще на чехах и словаках почивал великий дух героев 3 борова и Бахмача, и они еще дрались как соколы, мужественно отбиваясь от черного воронья — интернациональных сил, среди которых было немало мадьяр, латышей, австрийцев и немцев, переодетых в красноармейскую форму и организованных в особые отряды.

Среди чехов особенно выделялся из командиров доблестный Швец — всегда в бою, всегда на позиции…

Душой и вдохновителем русского отряда на Волге был молодой офицер Каппель; его добровольческий отряд, состоящий большей частью из офицерства, студенчества и гимназической молодежи, творил чудеса храбрости. Он держал в страхе большевистские силы и оборонял до последней возможности весь так называемый Услонский район, на другом берегу Волги, отгоняя с помощью одной лишь пушки большевистские банды — не только на суше, но и на реке.

Этим-то водным путем большевики и думали воспользоваться, высадив десант, разъединить молодецкий отряд Каппеля с главными силами и, окружив, уничтожить. Но каждый раз Каппель неожиданным контрнаступлением разрушал их планы, и часто бывало, что, поддержанный нашей небольшой речной флотилией, обращал как наступавшие с суши, так и с Волги большевистские, во много раз лучше вооруженные, суда и пешие отряды в бегство.

Между тем число раненых все увеличивалось, и, наконец, решено было серьезно заняться этим вопросом. Под госпиталь или, вернее, перевязочный пункт было отведено Дворянское собрание, там же была стоянка ночного дежурства внутренней стражи милиции, несшей службу по отдельным, разбросанным по всему городу постам, на случай беспорядков или оказания помощи и в качестве резерва войскам, находящимся на позициях; как инвалид Великой войны, я тоже получил назначение — начальника одного из сторожевых постов внутренней охраны. Помощь этой охраны понадобилась в последний критический момент защиты Казани.

Чтобы достать необходимые деньги для ухода за ранеными, на лекарства и перевязочные средства, которых далеко не хватало, решено было устроить день сбора и наименовать его «Днем Народной армии».

Во дворце бывшего командующего войсками Казанского военного округа генерала Сандецкого, среди ряда разных комиссий, заседала и комиссия культурно-просветительная. Эта комиссия и возложила на меня задачу организовать культурный вечер в Казанском городском театре, что и было с успехом выполнено, при горячем отклике как артистов, так и дирекции этого театра. Этот вечер-концерт начался исполнением чешского и сербского гимнов и «Марсельезы», а вся программа была посвящена славянской музыке и славянским произведениям и памяти Яна Гуса. Городской театр был переполнен: от аристократа до рабочего — все принесли свою лепту «Дню Народной армии». Вечер-концерт закончился американской лотереей, где публика, под влиянием охватившего ее жертвенного порыва, отдавала ряд ценных вещей, некоторые русские дамы снимали с себя даже обручальные кольца и серьги.

Как это ни странно, но нужно подчеркнуть, что меньше всего на призыв жертвовать в пользу больного и раненого отозвались имущие классы — казанское купечество, за редкими исключениями, нехотя развязывало свою мошну; были неоднократные случаи, когда сидевшие на миллионах купцы давали не больше как керенку… двадцати-или сорокарублевую — измятую и изорванную…

Между тем события развивались далеко не в пользу нашу, иначе говоря, приближался роковой момент подведения итога тем непоправимым ошибкам, которые были допущены главарями движения на Волге.

Эти роковые итоги пришли неожиданнее, чем можно было бы рассчитывать; развязку ускорил мятеж — выступление рабочих Прохоровской слободы и Алафузовских заводов. Никто не ожидал, что Казань — главный город Поволжья — будет так быстро и внезапно сдана.

Хотя