Читать книгу "Цветок яблони - Алексей Пехов"

Один, как бы невзначай, подхватил топор: двуручный, тяжелый, с широким лезвием и массивным обухом. Другой, дабы полностью увериться в количестве людей, бесцеремонно вскочил на подножку фургона, заглянул за занавесь, увидел перепуганные лица детишек, не представляющих опасности.

— Ч-что вы д-делаете? — от волнения и испуга Джут стал заикаться.

— В общем так, — сказал заглянувший бородач. — Фургон мы забираем. Лошадей выпрягайте, скарб снимайте. Никого не тронем, если не станете валять дурака. Нам нужен только фургон. Вы — нет. Даже бабы. Честная сделка, как по мне. И щедрая.

— Вы не можете…

Бородач взял Джута за грудки, притянул себе, обнажая кинжал:

— Скажи еще раз, чего я не могу.

Джут промолчал и его отпустили.

— Еще жратва, — напомнил командиру тот, кто держал топор.

— Половину вашей еды. И у вас лошади, мул, телега. Будете рыпаться, мы перестанем быть добрыми. Кроме черномордого, — «дровосек» указал на Ремса, — я что-то не вижу среди вас бойцов. Ты хочешь драться за повозку, карифец?

Ремс даже не сделал попытки потянуться к рукоятке тесака. Сидел, как сидел, с лицом, на котором не отражалось никаких эмоций. Он не видел смысла вступать в бой, убивать людей, защищать то, что не было его собственностью. След оставляет отпечатки лишь там, где проходит богиня. А на этих несчастных милосердная не смотрела. К тому же, ее помощь уже оказана. Осталась лишь минута, прежде, чем последует наказание.

Джут опасливо, словно в любой момент ожидал удара, сполз на землю. Иста, негромко причитая, вытаскивала детей. Один разбойник шагнул к повозке Юзель и та, побелев лицом, все же нашла в себе силы процедить:

— Полезешь к моему добру, прокляну.

Дезертир хохотнул, пятерней прочесал бороду:

— Да не так-то и надо мне, мать. Но уговор. Половина снеди нам.

— Это ты не со мной договаривался. Да и нет ее зд…

Она прервалась, также, как и все остальные, услышав стук копыт. Спустя несколько томительных секунд появились всадники, и самый сметливый из пятерки солдат (в другое время стоило бы восхититься, сколь быстро он соображал) забыв о грабеже, бросился в кусты.

Воины в белых плащах с вышитым на них водоворотом, поднимая пыль, по двое подъехали к ним, ближайшие опустили короткие копья, нацелив их на всех мужчин. Четверо спешились, обнажили мечи и ринулись в лес, ловить беглеца.

Иста, от греха подальше, залезла под фургон вместе с детьми. По лицу Дапта было видно, что он бы не прочь присоединиться к жене Джута. Юзель лишь сплюнула, не ожидая от вновь прибывших ничего хорошего.

— Кто такие? — спросил воин с лохматыми, уже седеющими усами.

— А ты-то сам кто будешь? — Юзель ляпнула то ли со страху, то ли не подумав, тут же прикусила язык, а Дапт спрятал лицо в ладонях, тихонько застонал, решив, что из-за проклятущей бабки они все вляпались в куда большие неприятности, чем всего лишь миг назад.

Но вместо гнева среди солдат раздались смешки, и усатый, поглядывая на старуху с иронией, свойственной людям, увидевшим нечто забавное, сказал:

— Я командир «Снежных медведей», Фэрт да Кло. Так кто вы?

— Путники, добрый милорд, — зачастил Джут.

— А эти? — кивок в сторону четырех «дровосеков», старавшихся держать руки на виду и не дергаться, так близко от них были наконечники копий.

— Фургон они хотели наш отобрать, — прорезался голос у калеки Тока.

— Брешет, — тут же отозвался бородач.

— На чьей стороне воевал? — спросил у Тока молодой, совсем мальчишка, воин, рядом с командиром отряда.

— Не на вашей, милорд, — не стал отпираться тот.

— Где был?

— Мясорубка Ситоу, милорд.

Фэрт да Кло покосился на юношу, не сказал ничего, наоборот дождался легкого кивка и обратил все внимание на «дровосеков»:

— Назовите себя.

— Мы путники, милорд.

— Это я уже слышал, — в голосе звучало пренебрежение. — Проверьте.

Двое воинов покинули седла, направились к карете. Пока открывали дверь, рылись внутри, вернулась четверка бросившихся за беглецом.

С добычей.

Тянули его волоком, на землю тонкой струйкой текла кровь. Раненого бросили под копыта, и он лежал, негромко хрипя. В груди у него что-то булькало, столь неприятно, что Дапт покачал головой, а Джут вздрогнул. Ремс чуял, что совсем скоро этот человек умрет.

Все пятеро.

Очень скоро.

Так и случилось.

— Смотрите, милорд, — те, кто обыскивали карету, притащили совсем маленький, но тяжелый сундучок с уже сбитым замком. Ремс не смотрел в него, и так знал, запах золотых монет.

— Не только грабители, но и мародеры. И скорее всего дезертиры, — заключил Фэрт да Кло.

Один из плененных пытался возражать, подойти к командиру и тут же получил пяткой копья в лицо. Упал на землю с разбитым ртом. Седоусый посмотрел на молодого, словно чего-то ждал. И тот произнес негромко:

— Я герцог Эрего да Монтаг. И все это моя земля. А на моей земле действуют законы Горного герцогства, даже если край называется Ириастой. Связать их. В город. Повесить.

Когда дело было сделано, а приговоренные перекинуты поперек лошадиных спин, молодой владетель обратился к Джуту:

— Вы на моей земле. Вам не будут чинить бед, ибо мы несем порядок, и никто не терпит преступления. Куда направляетесь сейчас?

— На запад, милорд, — фермер кланялся так, что еще немного и голова отвалится.

— Еще полдня, и вы выйдете к Бродам Рыжегривой. Худшее место для мирных людей в наше время. Если хотите избежать битвы, поворачивайте севернее. Или же отправляйтесь в Хемт, туда же, куда едем мы. Там вас никто не тронет.

— Спасибо, ваша светлость, — они все поклонились.

И Ремс, старавшийся дышать неглубоко, чтобы не чувствовать смрада, идущего от герцога. Смрада, который не ощущали другие. Да Монтаг внимательно глянул на него, улыбнулся приветливо.

— Мутец. Добро пожаловать в мою страну. Вы редкие гости.

— Спасибо, ваша светлость.

— Мечтаю когда-нибудь побывать в вашем Храме. Много слышал о нем.

— Я тоже, ваша светлость.

— Говорят, что служанки Мири покинули его стены и оставляют следы. Это меня радует.

— Ваша светлость? — Он не понимал. Ни слов, ни других запахов, кроме смрада той стороны. Этот смрад… он скрывал все чувства, эмоции, смыслы, которые Ремс, обычно легко читал у других.

— Вы считаете, Мири приходит ко всем. Значит, и до меня когда-нибудь доберется.

Он просто поклонился, и герцог, благосклонно кивнув на прощание, унесся по дороге к далекому городу, оставив облако поднявшейся пыли.