Читать книгу "Аллегро на Балканах - Александр Михайловский"

Когда Ольга пришла к своему канцлеру посоветоваться по этому поводу, тот задумчиво ответил:

– У вашего дядюшки Вилли где-то отчаянно течет…

– А почему именно у него, а не у нас? – удивилась императрица.

– А потому что наши замыслы после обсуждения в том же узком кругу при воплощении оказываются для всего мира неожиданностью, – ответил Одинцов. – Зато в этом случае реакция французов на германскую инициативу проявилась даже раньше, чем мы что-то начали воплощать. Если предполагать, что информатор Второго бюро – именно среди сотрудников германского посольства в России, то сигнал из Петербурга в Париж должен был пройти мгновенно, и если на основании этой информации сразу последовали определенные действия, то источник этой информации можно считать заслуживающим доверия. Впрочем, это проблема уже германской стороны. У них течет – им и латать свое корыто. Я сейчас хочу поговорить о другом. Что мы будем делать с таким партнером, как Франция, который свято чтит только свои интересы?

– Британия тоже чтит только свои интересы, – парировала императрица, – и пока мы им, прошу прощения за каламбур, интересны, они будут с нами сотрудничать. А как только этот интерес пропадет, мы снова станем врагами. Так было в вашем прошлом во время мировых войн, так будет и сейчас.

– Там, в нашем прошлом, даже развязывая войны в Европе, британские элиты наивно думали, что могут остаться в них сторонними наблюдателями и главными выгодополучателями, – ответил Одинцов, – но сейчас, когда мы раскрыли глаза вашему дядюшке Берти, от этих надежд не осталось и следа. Теперь в Лондоне знают, что мы либо вместе выигрываем эту партию, либо вместе идем на дно. В Париже, напротив, свято уверены в своей демократической исключительности, и раскрывать глаза там некому. Опираясь на опыт нашего мира, могу сказать, что их цель – не только вернуть себе Эльзас и Лотарингию, но и переделать остальную Европу по своему республиканскому образцу. Там, в нашем прошлом, к такому итогу привела Первая мировая война, когда в результате унылой четырехлетней бойни обанкротились и пали четыре крупнейшие на тот момент короны, а территория Австро-Венгрии к тому же распалась на множество мелких республик. Считалось, что это путь к сохранению вечного мира, ведь демократии друг с другом не воюют. Но оказалось, что республиканско-демократическое устройство государств – не панацея от войны. Поскольку никакие идеологические мантры не способны отменить истину о том, что единоначалие и вертикально интегрированные структуры являются наилучшими формами организации общества, то через некоторое время после установления новой формы правления из-под спуда разного рода демократических и республиканских институтов полезли диктаторы-временщики, буквально заполонив Европу: Гитлер – в Германии, Муссолини – в Италии, Пилсудский – в Польше, Хорти – в Венгрии, Антонеску – в Румынии…

– А у нас, в России, таким диктатором-временщиком был так любезный вам господин Джугашвили? – закусила губу императрица.

– Да нет, – покачал головой канцлер Одинцов, – временщиком у нас, скорее, был господин Ульянов, а милейший Сосо являлся подтверждением той истины, что настоящий император может родиться в семье крестьянина на соломе хлева. Примером же обратного случая является ваш брат Николай, оказавшийся всего лишь честным обывателем, которого затянуло в политические жернова. И вас тоже будут оценивать по тем же параметрам, что и вашего брата вкупе с господином Джугашвили: по тому, что было в начале вашего правления и по тому, в каком состоянии вы передали страну своему преемнику. А остальное от лукавого.

– Но судят Нас прямо сейчас, – вздохнула императрица, – и это ранит наше сердце. Наша образованная публика вопит, что так плохо, как в мое правление, в России не было еще никогда – мол, повсюду царит тирания и произвол СИБ, хватающей людей по малейшему подозрению и волокущей их по этапу в Сибирь…

– Не обращайте внимания, – махнул рукой канцлер, – главное, что вами довольны четыре пятых населения, а большинству из оставшихся безразличен господствующий на данный момент политический режим. Вопит только ничтожное меньшинство, которое к тому же будет недовольно любым правлением – хоть Николая Второго, хоть Иосифа Виссарионовича. Когда выдирают гнилой зуб, боль бывает страшная, но зато потом наступает облегчение и человек благодарит врача за оказанную помощь. Так и со страной: очистка ее от плесени и нечистот – дело болезненное, и многие интеллигенты орут благим матом, что Россия стонет в кровавых лапах реакции; но тут главным является не процесс, а результат. В ситуации если болезни общества в стране так запущенны, как это было три года назад, не до церемоний. Впрочем, мы с вами только начали, и какие-никакие результаты уже налицо…

Тут в дверь кабинета громко постучали, и на пороге возник лакей.

– Ваше Императорское Величество и Ваше Высокопревосходительство господин канцлер! – торжественно произнес он, протягивая Ольге большой белый конверт. – Срочная правительственная телеграмма из Вены… – И, не удержавшись добавил: – Сегодня ночью, не приходя в сознание, от двухстороннего воспаления легких умер император Австро-Венгрии Франц-Иосиф Первый. Разрешите идти, Ваше Императорское Величество.

– Ступайте, голубчик, – ответила Ольга, и, когда лакей вышел и закрыл за собой дверь, добавила: – Ну вот и все, Павел Павлович, отпрыгался Петрушка. Теперь все зависит от того, насколько порядочным человеком окажется новый император Франц Фердинанд…

Канцлер ответил:

– Мы с вами выстроили такую внешнеполитическую конструкцию, что непорядочность не принесет новому правителю Австро-Венгрии никаких дивидендов, разве что проблемы. Пожалуй, для подстраховки пора давать команду переместить на рубежи развертывания в Сербском королевстве корпус морской пехоты вашего супруга, кавкорпус генерала Келлера и армию господина Плеве. В Проливах им точно уже делать нечего. Там и территориальной армии господина Куропаткина хватит для всех дел с большим избытком.

– Вы считаете, что это необходимо? – сомнением спросила императрица. – А вдруг кто-нибудь попытается оспорить у нас Константинополь?

– А у кого на это хватит желания и, главное, возможностей? – спросил канцлер. – Ваш дядя Берти в это дело не полезет, ибо прекрасно знает, с какой стороны бутерброд намазан маслом, а с какой – горчицей. Греки – это даже не смешно: против всей греческой армии хватит пары болгарских дивизий или одного нашего армейского корпуса, после чего Греция перестанет существовать. И в Афинах это знают. А уж о том, что Проливы у нас может попытаться оспорить Италия, говорить и вовсе не стоит. Не по Сеньке шапка. Что, конечно же, не отменяет необходимости укрепить Дарданеллы и держать там достаточное, но не избыточное, количество войск.

– И вы, Павел Павлович, считаете, что войска, отводимые из зоны Проливов, необходимо перебросить в Сербию, а не вернуть на территорию Российской империи? – сказала императрица.

– Именно так, – подтвердил канцлер. – Главные события сейчас будут развертываться на территории Австро-Венгрии, и наш ударный кулак лучше перевести поближе к Белграду, чтобы одним своим видом он вразумлял разных умников, желающих устроить на Балканах очередную смуту. Ретивое при передаче власти может сыграть не только в венграх, но и в хорватах, которым не понравятся передача Сербии Боснии и Герцеговины и последующий размен территориями. Там тоже может случиться мятеж – наподобие того, что только что пресек в Белграде товарищ Баев. Хорватские националисты способны поднять бучу по Боснийскому вопросу точно так же, как сербские радикалы собирались взбунтоваться из-за того, что королева Елена отдала Болгарии Македонию. И опять будут убийства, резня, сербская кровь потечет рекой – ибо никаким другим способом на Балканах свое возмущение не выражают. И если сербы еще хоть как-то стыдятся этой дикости, то хорваты и венгры выставляют ее напоказ как предмет гордости.