Читать книгу "Ученик монстролога - Рик Янси"

Вдруг из темноты позади меня раздалось пофыркиванье и чмоканье. Я развернулся, выставив перед собой револьвер, но никто не набросился на меня из темноты, ни один монстр не поднялся из гнезда во весь рост. Я задержал дыханье и весь обратился в слух, пока мне не показалось, что я понял, откуда исходит этот звук, ритмичный, немного сдавленный. Сравнение может показаться абсурдным, но он был похож на посапывание спящего младенца. Немного учащенный вдох — выдох, вдох — выдох…

Я пошел на звук, и он привел меня к дальнему углу логова, к гнезду у самой стены. Очень медленно я поднял лампу и заглянул через край. Внутри на подстилке в форме половинки скорлупы спал небольшой самец Антропофаг. Он был на удивление маленьким, всего лишь на два-три дюйма выше меня, хотя наверняка килограммов на пятьдесят тяжелее. Чересчур большие глаза на плечах не были закрыты — у этих существ отсутствовали веки, — но были подернуты молочно-белой пленкой, влажной и мерцающей в свете моей лампы. Рот размером с футбольный мяч был открыт, в нем виднелись треугольные зубы. Тут я заметил, что у него нет половины руки, — возможно, подергивания во сне говорят не о сновидениях, а об инфекции. Рука в районе локтя была явно воспалена. Я вспомнил, как мне рассказывали про их ритуал возмужания — доставать остатки человеческой плоти из зубов друг у друга. Возможно, этот сделал неверное движение и ему не повезло — свой же соплеменник оттяпал ему полруки… Из раны шел желтоватый гной. Может, Антропофаг и не спал вовсе? Может, он был без сознания? Обычно бесцветная, кожа его лихорадочно горела и поблескивала от пота. Да, он просто-напросто умирал.

Это все объясняет, подумал я, становясь на колени перед гнездом и с жутким, но завораживающим интересом рассматривая маленького монстра. Одноглазая самка бросила его, потому что теперь он — только бесполезная лишняя ноша. Должен признаться, во мне боролись противоречивые чувства. Я видел собственными глазами жестокость этих существ, видел разрушения и смерть, которые они несли; я чуть сам не лишился жизни в одной из таких пастей. Но все же… все же. Страдание есть страдание, и не важно, что за существо страдает. А это существо, как видно, страдало жестоко. Часть меня испытывала отторжение, а другая часть — огромную жалость. Первая часть была больше, но вторая тоже присутствовала. Я не мог бросить его на произвол судьбы, просто взять и оставить здесь умирать. Это было безрассудно, потому что вдруг он проснется и начнет плакать, прибежит его разъяренная мамаша и съест меня. Я же не знал, где она затаилась с другими малышами, — может, в нескольких ярдах отсюда, а может, ушла глубоко под землю, в самое дальнее потайное логово?

И я решился: жалость к этому страдающему Антропофагу пересилила здравый смысл. Я решил положить конец его мучениям. Я наклонился, касаясь животом края гнезда, и приставил револьвер доктора к глотке маленького монстра, к месту, расположенному прямо под нижней челюстью. Мне не пришло в голову, что звук выстрела и крик умирающего Антропофага могут далеко разлететься эхом. Я подобрался поближе, чтобы выстрелить наверняка, навел дуло и взвел курок. Этого тихого щелчка оказалось достаточно, чтобы Антропофаг проснулся. Быстрее, чем я успел моргнуть, он вырвал у меня пистолет здоровой рукой. Он поднялся, рыча и похрюкивая, и ярость его была тем сильнее, что он был ранен и горел в лихорадке. Он навалился на меня. Лампа отлетела в сторону. Мы скатились на пол клубком переплетенных рук и ног, он уже вцепился зубами в мой пиджак и дернул, разрывая. Его левая когтистая лапа тянулась к моему лицу, я перехватил его запястье и вцепился изо всех сил. Прямо над собой я видел его глаза, блестящие от лихорадки. В них я увидел отражение своего лица, искаженного страхом. В этом нелепом танце смерти мы врезались в стену, я оттолкнулся и пнул его ногой по гениталиям изо всех сил. Это только взбесило его еще сильнее. Он принялся дубасить меня по голове здоровой рукой, я дернулся вдоль стены в сторону, чтобы избежать очередного удара, — и провалился спиной назад в пустоту.

Наша битва привела нас к горловине в узкой шахте, куда я и полетел, увлекая Антропофага за собой. Мы кувыркались в воздухе, переплетясь руками и ногами, переворачиваясь, как цирковые акробаты, пока не приземлились на кучу камней и рыхлой земли. От удара хватка моя ослабла, и я на миг выпустил его запястье. Это было все, что требовалось монстру: он сунул мою руку себе в пасть и сомкнул зубы. Боль была невыносимой, я взвыл и принялся бить свободной рукой куда попало, пока не задел его рану. Я в отчаянии схватил обрубок его руки и впился в него зубами что было сил. Густой, липкий гной наполнил мой рот и потек мне в горло. Желудок свело судорогой, но план сработал — его хватка ослабла, он выпустил мою руку и отвалился от меня. Рыча от боли, он покатился по полу. Я тоже откатился в сторону и в кромешной тьме разглядел белеющий булыжник размером с дыню. Я схватил его, поднял высоко над головой и что было сил обрушил на извивающегося монстра. Еще, и еще, и еще. Мои крики и рев были еще громче, чем его. Кровь и вонючие куски плоти летели во все стороны, забрызгивая меня с ног до головы, залетая даже в открытый в крике рот. Рубашка моя стала мокрой насквозь, кровь монстра стекала по моему телу спереди и сзади, пропитывая и штаны, и сапоги. Вдруг он смолк и обмяк, а я все продолжал обрушивать на него удары, пока не выдохся окончательно и камень не вывалился из моих оцарапанных рук. Я рухнул прямо на его труп, задыхаясь и рыдая в воцарившейся внезапно тишине. Немного придя в себя, я заставил себя встать, и меня тут же вырвало. Я сполз по стене, прижимая к себе и баюкая левую укушенную Антропофагом руку, которая горела, как в огне.

Несколько раз я сплевывал, все пытаясь избавиться от гадкого привкуса во рту. Здоровой рукой я осторожно ощупал рану и насчитал семь проколов от зубов: три сверху и четыре снизу. Надо было в первую очередь остановить кровотечение. Доктор говорил, у Антропофагов сверхразвито обоняние. Я сдернул куртку, порвал на себе рубашку и обмотал ее несколько раз вокруг прокушенной руки. Потом неловко и медленно, как ребенок, который только учится одеваться сам, я натянул куртку обратно. Ну что ж, пока все не так плохо, успокоил я себя. Два убитых монстра за одну ночь — это уже что-то. Теперь, Уилл Генри, давай-ка попробуй выбраться отсюда и найти своих.

Я пошел вперед, пока не наткнулся на тело своей жертвы. Я перепрыгнул через него и, вытянув руку вперед в поисках стены, медленно пошел, едва дыша и стараясь ступать как можно тише. Я то и дело останавливался и прислушивался. Я не представлял, на какую глубину попал, свалившись в эту шахту. Боль в руке была нестерпимой. Я все еще чувствовал запах крови Антропофага и привкус гноя на кончике языка. Я все шел и шел, опираясь правой рукой о стену. Иногда она проваливалась в пустоту, и это означало поворот туннеля. Может, падая, мы просто попали на другой уровень лабиринта и я теперь брожу по нему из одного темного туннеля в другой, без надежды выйти к свету? Я прислонился к стене, весь дрожа. Да, видимо, все так. Сколько времени прошло? Куда я иду настолько долго? От догадки, пришедшей мне в голову, меня сковал ужас. Но я тут же отбросил эту мысль. Ты, Уилл, идешь вверх, а вверх — значит, к свету. Туда тебе и надо. Интересно, там все еще идет дождь? Как прекрасно было бы почувствовать дождь на своем лице! Вдохнуть сладкий прохладный весенний воздух! Это желание было почти таким же невыносимым, как и боль в руке. Так что я побрел дальше по лабиринту, уверяя себя, что движение вверх — это движение к свету, дождю и легкому ветерку. Все эти воспоминания, казалось, остались в другом времени, в другом измерении, даже принадлежали они как будто не мне, а другому человеку. Словно я украл чужие воспоминания — воспоминания другого мальчика — мальчика, который не заблудился в подземном лабиринте и не борется с безумной паникой и страхом, сковывающим сердце. Потому что теперь ошибки быть уже не могло; пол выровнялся. Я больше не поднимался вверх, а значит, где-то я свернул не туда. Я остановился и прислонился к стене, прижав больную руку к животу. Кроме моего прерывистого дыхания, вокруг не раздавалось ни звука. Света не было. Все мои инстинкты призывали меня начать кричать и звать на помощь. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я полез в узкий лаз, но достаточно, чтобы они уже раскопали завал. Они должны быть где-то здесь — возможно, они совсем близко. Но рискнуть и крикнуть было бы сумасшествием, потому что самка Антропофаг тоже могла оказаться за любым поворотом. С другой стороны, Кернс сказал, что она понесет потомство в самое глубокое и потаенное логово. А я, вне всякого сомнения, последнее время поднимался вверх, а не спускался. Значит ли это, что больше шансов, что мой крик услышат мои друзья, а не она? Может, я больше рискую, сохраняя молчание, бродя в темноте, без воздуха и воды, истекая кровью? Так, во внутренней борьбе — то ли звать на помощь, то ли хранить молчание — шли секунды, превращаясь в минуты, превращаясь в бесконечность…