Читать книгу "Шестикрылый серафим Врубеля - Мария Спасская"

– Кто такой Оглоблин?

– Пациент из клиники Усольцева. Ты, Залесский, конечно, двоечник, но про клинику Усольцева не можешь не знать. Как-никак, в университете обучался.

– Да помню я, ты в этой кошмарной психушке на Восьмого Марта и заразился идеями гениальности психически больных.

– Почитал бы с мое работы доктора Карпова. Ты бы тоже признал, что есть в его теории душевных расстройств рациональное зерно. Карпов считал, что человечество не закончило цикла своего развития. Скелет, мышцы и внутренние органы мало изменяются в смысле прогресса. Что же касается центральной нервной системы, то она делает огромные шаги вперед. В процессе эволюции появляются такие индивиды, которые опережают в своем развитии остальное человечество. И эти передовые товарищи представляют собой крайне неустойчивые формы в отношении заболевания душевными расстройствами. Я не читал тебе стихи Оглоблина? Они мало чем уступают Пушкину.

– В самом деле?

– Послушай:

Кто поймет, кто разгадает, как обмануты мы сами? Отчего всегда витает чей-то призрак между нами? Отчего, когда так страстно жаждем мы заветной встречи, — Чей-то голос шепчет властно укоризненные речи?

Призрак сна иль призрак рая? Неземное иль земное? Все твердит, не умолкая: «Вас не двое! Вас не двое!»

Меж землей и небесами безнадежно мы витаем… Для чего – не знаем сами… Для кого – не понимаем…

Так, в ненастный день, в смятенье, Листья блеклые взлетают, Оживляются мгновенно И мгновенно замирают.[9]

– Ты прав, недурно. А еще этот Оглоблин что-нибудь написал?

– Пару стихотворений. И все.

– Чего так? Не писалось?

– А убили его. Врач-психиатр, доктор Зарубин, убил, который больного Оглоблина пользовал. Доктор Зарубин тоже проникся вдруг идеей шестикрылого серафима и, чтобы завладеть мифологизированной картинкой, придушил обладателя врубелевского этюда. А потом и сам попал в лечебницу для душевнобольных. И вот уже больше ста лет из поколения в поколение среди пациентов и персонала лечебницы Усольцева, а ныне больницы имени Восьмого марта, передается легенда о шестикрылом серафиме.

– А сам убийца Оглоблина, доктор Зарубин, что-нибудь интересное создал?

– Не-а. С шестикрылым серафимом или без него врач-психиатр оказался совершенно бездарен. Перефразируя известную рекламу, «не все психически больные одинаково талантливы». Выпьешь коньячку?

– Пожалуй.

Захлопали дверцы, задвигались ящики, и голос Карлинского насмешливо произнес:

– Кстати, об этюде. Между прочим, предусмотрительная Настя позволила найти сладкой парочке не сам этюд, а подделку. Копию. Сам этюд обветшал настолько, что в руки страшно взять.

Снова хлопнула дверца шкафа.

– Вот, смотри, в каком он состоянии. И ластиком изнанку до дыр затерли.

Повисла тишина, и через пару минут гость недоверчиво уточнил:

– Это он? Этюд?

– Он самый.

– А копию ты, что ли, нарисовал?

– Через мои руки, Игорек, столько воображающих себя Врубелями пациентов проходит, что я долго колебался, кому отдать предпочтение. Выбрал самого талантливого парнишку, и он мне сделал точную копию легендарного наброска. Думал себе оригинал оставить, да Настя не отдала.

– Понятное дело. И никто бы на ее месте не отдал. Зато после смерти Гальпериной все ее бумаги оказались к твоим услугам. Только не говори, Борь, что не причастен к смерти Анастасии.

– Нет, конечно, что ты такое говоришь. Скажи еще, что я Настену из-за картинки убил. Просто выпал случай, и я не преминул им воспользоваться – забрать шестикрылого серафима. Никогда не повредит иметь под рукой такую замечательную вещь. Кто его знает, а вдруг и в самом деле эскиз работает?

Снова послышался звон фужеров о бутылку, и Карлинский напомнил:

– Игорек, ты так и не ответил на мой вопрос. Ты едешь со мной в Стокгольм?

– А Лада едет?

– Ты хочешь, чтобы Лада все узнала? Тогда расскажи, что это она, доктор Белоцерковская, загнала свою «особенную пациентку» в ловушку.

– Что ты такое говоришь?

– А ты вспомни, Игорек, как было дело. Совершенно незнакомая тетка, врач-психиатр из Питера, написала тебе как большому специалисту, что ведет пациентку Кораблину со множественным расстройством личностей. И попросила проконсультировать. Ты пришел ко мне за помощью, потому что ты не хрена не врач, а администратор. И сам ни уха ни рыла не смыслишь в этой проблематике, все статьи в научных журналах за тебя пишу я. Мы вместе составили психологические профили Кораблиной, и я сразу тебе сказал, что эта девица – неограненный бриллиант.

Настя Гальперина на моих глазах и при моем непосредственном участии вовсю разрабатывала свой проект с Шестикрылым, и я сразу тебе сказал, что при определенных обстоятельствах Соня Кораблина переплюнет Настиного Костика. Благоприятные условия сложились сами собой – я как раз познакомился с Витей Цоем. Витюша – это отдельная история. Он стал героем в тот момент, когда его дурак-отец присвоил ему почетное звание всенародного любимца. Вик героем жил, героем и умер.

– Не кощунствуй.

– Я правду говорю. Витька умер счастливым, закрыв грудью любимую женщину. А в его случае это гораздо лучше, чем влачить жалкое существование размазни и тряпки, кем он на самом деле являлся. Итак, я стал наблюдать Витюшу, а вскоре появилась и Вера Донатовна Ветрова. Заслуженная деятель искусств, персональная пенсионерка с шикарной студией в центре Москвы, переданной в собственность из уважения к заслугам ее семьи перед отечеством. Сам понимаешь, Игорек, я тут же подкатил к Вере Донатовне с предложением, от которого моя заслуженная пациентка не смогла отказаться. И выкупил за смехотворную сумму этот прекрасный домик на Басманной, который и стал полигоном для моего эксперимента.

В рамках эксперимента я перетащил сюда Вика, и мы с тобой решили, что всем будет лучше, если ты, Игорек, женишься на питерской дамочке Ладе Белоцерковской. Да, не забудь сказать своей супруге, что я к тому моменту уже выправил фиктивные бумаги о родстве с Софьей Кораблиной, чтобы оформить над ней опекунство. И вот все получилось. Вера Донатовна Кораблину одобрила. Сказала, что у Сони огромный потенциал. Что ты молчишь? Тебе нечего сказать? Или советский и российский искусствовед, историк искусства, эксперт живописи периода русского авангарда, большую часть жизни проработавшая заведующей отделом графики двадцатого века в Третьяковке, для тебя уже не авторитет?