Читать книгу "Китайские дети - Ленора Чу"

– Я повторяю свои требования, чтобы вы смогли их выучить, – командовала Сун. – Тинсюн! Внимание!

Десяток воспитанников, стоя лицом друг к другу в две шеренги, выпрямились по команде.

– Значит, так! Если мы, учителя, так упорно трудимся, вам тоже нужно упорно трудиться! – рявкнула Сун пронзительно и резко. – Шагом марш, ноги выше! Ибэй-ци – Начали!

Я заметила Рэйни. Он возился и дрыгался, но к приказам Сун прислушивался и спину держал так, как я у своего сына не видела ни разу в жизни.

Шеренги детей двинулись друг на друга, колени взлетали к потолку, маршировавшие покачивались.

Когда шеренги сомкнулись, между плечами детей оказался зазор в точности шириной с предплечье.

Через две недели мы с Робом вошли в актовый зал «Сун Цин Лин».

Спектакль, который нам показали, я не раз мучительно высиживала в воскресной китайской школе в Хьюстоне. Директриса то и дело решала, что пора «показать» детей, и учителя тратили не одну неделю, планируя для нас представления, спортивные мероприятия и ораторские соревнования. Судя по всему, моим родителям всего этого не хватало, чтобы вдосталь насмотреться на чад, и они поэтому сдали меня на десять лет еженедельных занятий китайским танцем, за успехами в котором можно было следить посредством ежегодных гала-концертов, бурливших шелковыми платьями и веерами. В целом восторга у меня подобные спектакли не вызывали, если не считать дружб, которые я завела в процессе (впрочем, когда выросла, я стала дорожить воспоминаниями и попытками моих родителей сберечь свою культуру в Америке).

Мы с Робом зашли в зал, и у меня перед глазами понеслись детские воспоминания. Какая б ни была география или эпоха, представления в китайских школах – это всегда три атрибута: изысканно одетый взрослый на сцене, с микрофоном, сто наряженных в костюмы детей за кулисами и орды родителей в зале с фото- и видеокамерами наперевес.

Сегодня Тао, двадцатичетырехлетняя помощница учителя Рэйни, облаченная в кафтан имперского красного цвета, взяла микрофон и, затрепетав приклеенными ресницами, обозрела бурливый океан собравшихся родителей. Атмосферу электризовали мысли танцующих отпрысков, и Тао возвысила голос до противоестественно высокого регистра.

– Ежегодное детско-родительское мероприятие… – начала учительница Тао, подрагивая бедрами от натуги, – СЕЙЧАС… НАЧ-НЕТ-СЯ! Поаплодируем детям!

Десяток родителей подскочили с мест, и все полезли с видеокамерами вперед, чтобы снимать сцену поближе. Колонки взревели музыкой. Трое детей возникли из-за кулис и встали в начале дорожки из резиновых ковриков, добегавшей до зрителей.

Все дальнейшее было тщательно срежиссировано – эдакая китайская версия Миланской недели моды. В глубине сцены трое детей приняли позы, девочка посередине победно вскинул руку, как певица, только что завершившая первую композицию концерта. Ее «Спайс Гёрлз» в подтанцовке заняли положенные места.

– Замри! Раз… Два… – произнесла другая учительница с другого конца дорожки, начав отсчет. Родители поспешно фотографировали неподвижное трио, фыркая от умиления. – Три… Четыре… – продолжала учительница-кукловод, а из колонок вопила прыгучая мелодия, от которой на ум шли видения сиропно-слад-ких мультяшных леденцов. – Пять… Шесть… Пошли! ПОШЛИ НА МЕНЯ! – подала сигнал Кукловод.

Таким манером представление показало нам несколько десятков детских трио. Далее учителя явили нам череду красочных песенно-танцевальных номеров, ставших однообразными после первых нескольких.

Далее на хоровой станок выбралась стайка детей с бежевыми пластиковыми блок-флейтами. Роб выпрямился.

– Рэйни не умеет играть на флейте, – прошептал он; редкий миг тревоги у моего супруга. Я глянула на сцену. Наш сын отсутствовал, казалось, красноречиво, словно на станке было пустое место, которое видели только мы с Робом. Назначенный в дирижеры ребенок принялся деревянно размахивать руками под мелодию «У Мэри был барашек»[21], и уши нам наполнила какофония нот.

– Возможно, он единственный из детей, кто не умеет играть, – пробормотал Роб, в голосе послышался стыд.

Мы отказались от предложения учительницы Сун помочь Рэйни с флейтой, а наша глубоко самоотверженная попытка помочь сыну вместо Сун продлилась три вечера. Тем временем Сун слала в WeChat непрестанные бесившие нас сообщения о флейте: «О, чем дальше, тем труднее будет, если семья не репетирует и не наверстывает».

– Мы сделали выбор, – сказала я Робу, не отводя взгляда от группы бойких, пыхтевших на сцене детей. – Давай с этим смиримся. – Мы перетерпели мелодическое напоминание нашей родительской никчемности, а затем посмотрели номер с танцем оленей и музыкальный номер с Сантой и санями; следом прозвучало самобытное исполнение композиции «Мы – целый мир»[22]. У меня заурчало в желудке. Мы с Робом сидели и смотрели, время от времени перешептываясь, но вскоре я уже тупо таращилась, а попы у нас на жестких пластиковых стульях заныли.

Рэйни не видать.

Наконец учительница Тао в развевавшемся красном кафтане объявила:

– Синьцзяньский танец!

– Да! Вот оно, – сказала я Робу, почти уверенная, что Рэйни выберут для чего-нибудь причудливого или странного.

– Ага. Тут Рэйни и будет, – согласился Роб.

Расположенный на дальнем северо-западе Синь-цзянь обычно считается тем самым местом на Земле, которое равноудалено от океана в любую сторону. Там высокая плотность этнических меньшинств, особенно уйгуров, казахов и таджиков. Китайские государственные СМИ склонны списывать эту территорию со счетов как дремучую тмутаракань, но на самом деле эти этнические группы все более ощетиниваются из-за все более жесткой политики центрального правительства, и Партия даже выявила там исламский экстремизм и «сепаратистские поползновения». В новостях этот регион изображают как рассадник терроризма и беспорядка. Бомба в автобусе? Синьцзянь. Нападение с холодным оружием и гранатой на железнодорожной станции? Синьцзянь. Угон грузовика? Синьцзянь. На синьцзяньцев, уезжающих в другие места – в Шанхай, например, – национальное большинство хань часто смотрит свысока (хань составляют 90 % китайского населения Китая).

Наша учительница-хань могла выбрать нашего сына танцевать оленем или веселым Сантой. Но Рэйни ждал за кулисами, облаченный в жилет синьцзяньского меньшинства.

– Вон он! Наш сын – уйгур! – прошептала я Робу.

Кто-то вырезал из черной бумаги закрученные усы и приклеил нашему сыну на лицо – два черных толстых червяка у него над верхней губой. Из колонок заорала песня «Подыми покрывало, покажи красоту» – кивок в сторону мусульманских хиджабов, и стадо детишек выбежало на сцену на цыпочках, правые руки приветственно вскинуты.