Читать книгу "Опосредованно - Алексей Сальников"

Именно в беседке Лена внезапно поняла, что ни разу, кроме того времени в больнице, не видела Машу ненакрашенной, и в тех случаях, когда они с Вовой забирали Никиту с утра, когда обыкновенно было бы видеть ее в халате, зевающей и помятой, она всегда была полностью уже упакована в платье, тональник, помаду. Она исхитрилась не загореть за лето, но руки и лицо ее были приятного такого оттенка между персиковым и бежевым. «Ох и лахудра я, наверно, по сравнению с ней», – подумала Лена несколько раз, потому что сама была вроде Беатрикс Киддо аккурат в момент выхода из комы.

Дмитрий тоже не был предупрежден, что это как бы ему предназначается знакомство, но не мог то и дело не постреливать в нее глазами одобрительно; когда он так делал, Лена и Владимир со значением переглядывались. «Какая у вас замечательная трость», – первой начала Маша. «Так спина уже, от сидячей работы, как ни парадоксально, отваливается». Еще несколько вопросов, и Маша уже знала, что Дмитрий написал несколько книг (так он сказал, заметно рисуясь, и Владимир, видя все это, дождался, когда все, кроме Лены, отвлекутся, и показал, что душит Дмитрия за эту позу, за выделывание на пустом месте).

«И как это происходит, придумывание, это очень сложно?»

Тут Лена поняла, что Слава и Дмитрий прочитали, видимо, какую-то одну и ту же книгу или посмотрели один и тот же документальный фильм, потому что Дмитрий, как и Слава в Тагиле, тоже начал затирать про безвыходность, про невозможность отойти от того, что диктует мозг. «Это же голова придумывает, не я, – сказал Дмитрий. – Мое дело только отобрать, отделить хорошую идею от плохой, но ведь то, хорошая идея, или плохая, – тоже мозг решает, не я, такой замкнутый круг получается, поэтому не знаю, насколько именно я, а не какие-то глубинные процессы на это влияют. Просто каждый день садишься за клавиатуру и как бы говоришь голове: “Давай!”, а она такая: “А давай без давай! Лучше новостные ленты полистай, мало ли что интересное в мире произошло, что и тебя касается. О! Гляди вот, кто-то опять помер, тут вон пожар, госдума что-то там. Давай еще заглянем во всякие паблики, комменты почитаем по поводу этих новостей, может, и сами чего еще шутканем”. А ты: “Ну-ка, быстро в текст”. А голова: “Да ну, еще на 9gag надо заглянуть кровь из носу”. Ты: “Потом заглянем”. И так добрались до “Ворда”, а там снова начинается, голова такая: “Вот такое тебе подойдет, доволен?” А ты недоволен. “Ну, на тебе еще, уже выдавила, не знаю, последнее”. А ты знаешь, что голова может лучше, и так с ней борешься, а затем очухиваешься с бу́хающим сердцем, потому что, какая бы ерунда внутри книжки ни творилась, даже если что-то спокойное, ощущение, что вытащил себя с какой-то вечеринки, полной огней и красок, все еще взбудораженный. Вот так как-то».

Дмитрий и Лена обменялись долгим взглядом, не столько он смотрел на нее, сколько она сама переживала то, что он описал, но у нее к борьбе между ней и головой причастна была еще ломка, которая не давала отойти от текста просто так, отмахнуться от этой пустоты, которая требовала заполнить себя чем-нибудь.

«А про что вы пишете?» – спросила Маша, неизвестно на какой ответ надеясь. Еще в телефонных разговорах десяти-с-лишним-летней давности Дмитрий бесился с чьего-то интервью с этим вопросом: «Как на это можно ответить? Про производство, про недостатки в некоторых сферах промышленности? Про конфликты в современной семье? Я так понимаю, что дамочка, которая вопрос задавала, она ждала ответа, что про любовь автор пишет, или про войну, такое что-то простое, что можно сразу объять мозгом ее, как на торрентах такие разделы: драма, комедия, ужасы, детектив, романтическая комедия». И на этот раз сдерживаемое раздражение отразилось на мимике Дмитрия.

«Да я всякую байду пишу, про все подряд, все равно про жизнь выходит, которая сейчас», – сказал Дмитрий.

«Ну, вот, сюжет хотя бы одной книги можете коротко рассказать?» – не замечая мук Дмитрия, спросила Маша.

«У меня в одной книге ученые открывают, что Вселенная на самом деле коллапсирует сразу же, как только возникает, а мгновения человеческой жизни, да и жизни вообще, да и вообще всего – это такие фрагменты совершенно случайные, просто мы переживаем их, как нечто упорядоченное, а там между одним осмысленным обрывком и другим – триллионы других коллапсов, что каждый миг нашей Вселенной не всегда даже по порядку и составлен, но поскольку имеется некое абсолютное время, которое существует сразу целиком, мы живем в этом и даже не замечаем, что живем случайным образом и гибнем каждую секунду, даже не секунду, а каждую долю секунды».

Дмитрий замолк на полуслове, потому что хотел продолжить, но заметил разочарование Маши и рассмеялся: «Там еще все скучнее, потому что растянуто на пятьсот страниц. Ну а чего вы ждали? Что я пишу истории о том, как девушка из провинции познакомилась с красавцем-олигархом из латиноамериканской страны, он оказался связан с наркомафией, и ей пришлось спасаться и от колумбийских головорезов, и ждать его из российской тюрьмы, чтобы потом воссоединиться на яхте в Тихом океане?»

«Нет, я все же не такая идиотка, – тонко улыбнулась Маша, почуяв издевку. – Я ожидала ответа, что вы пишете про жизнь. Что-нибудь такое».

«Ну, понятно, что я пишу про жизнь, – слегка кипятясь, заметил Дмитрий. – Покажите мне хотя бы одного автора, который про жизнь не пишет, или не писал, вот был бы номер на самом деле».

Лена боялась, что Маша начнет говорить, будто ее жизнь достойна романа, вот уж где было много приключений, Дмитрий из шкуры начинал лезть, рассказывая Лене, как случайные собеседники, узнав про его писательство, говорили, что книги – ерунда, вот то, что они пережили, – это да! это достойно двухтомника, а потом следовала история про армию и развод с заметной ретушью в сомнительных местах, про какую-нибудь особо умную собаку, которая только что не говорила. «Однажды только встретил рассказчика, который из всего делал эпос, у него поход за пивом превращался во что-то такое гомеровское, банальное перечисление того, как он проснулся, морду бритвой поскоблил, стал подходящие носки, а потом кроссовки выбирать, – все развертывалось в такие истории и описания, но тут мне просто шляпу хотелось снять, настолько это было великолепно. Человек всю жизнь прожил и даже не понял, что мог книги писать великолепные, вот буквально включал бы диктофон, говорил, ходя до магаза и обратно, – все! И я ему это сказал, но он даже не понял: о чем это».

У них в школе биологичка была такая, когда она заговаривала, не пытаясь шутить совсем, то всё, о чем бы ни шла речь, казалось очень смешным, хотя она сердилась, когда другие начинали смеяться над похоронами кота, ссорой с мужем… Ей казалось, что люди издеваются и не сочувствуют, но сама же была виновата, когда говорила, что лом высек искру в мерзлой земле кошачьей могилы, и она вспомнила, что читала сказку «Огниво» дочери, кот был еще молодой, шерсть тогда так своеобразно лежала у кота на морде, что он, несмотря на юный возраст, казался Максимом Горьким.

Маша, к чести ее, не стала отрекомендовывать себя как гипотетическую героиню романа, а уточнила имя и фамилию писателя и полезла в телефон. «Так нечестно, – возмутился Дмитрий, – выходит, вы сейчас все обо мне вызнаете, а я про вас ничего». «А я сейчас к вам в друзья попрошусь, вы ведь где-нибудь есть?»